Форум » Сибиряки в войнах России до 1914 г » Русско-японская » Ответить
Русско-японская
obergof: Мой прадед Гребенщиков Георгий Иванович родился 1870 (1871) году. Призван был на Русско-Японскую войну из Томской губернии, Каинского уезда, Таскаевской волости, деревни Кармышак. Может кто подскажет, где, мне можно найти данные на прадеда. У него лычка вдоль и поперек погона. Есть фотография.
Барабаш: Обратитесь на форум http://kainsksib.ru/123/index.php?act=idx, может там помогут.
Ратник: А можно на фото посмотреть?
obergof: Прошу прощения. Ошибся я с погонами, это 1-я мировая. 1-я фотография Русско-японская война, 2-я Первая мировая. Я не могу понять, как прикрепить фото
obergof: За подсказку спасибо.
obergof: http://kainsksib.ru/123/index.php?act=idx, этот сайт мой комп блокирует
bersercer: Все должно работать. Возможно, вы не видите часть тем, как незарегистрированный пользователь...
obergof: Спасибо. зарегистрировался. работает
санников: Что-бы не плодить веток. Надеюсь на понимание. Театры боевых действий Русско-японской войны: Порт-Артур к началу 1904 года А. В. Лысёв кандидат исторических наук Санкт-Петербург, Россия. Русская история города Порт-Артура берет свое начало в 1897 году. В декабре этого года русская тихоокеанская эскадра под командованием адмирала Дубасова бросила якорь в порт-артурской гавани. 15 марта 1898 года был заключен русско-китайский договор об аренде Россией этой военно-морской базы в желтом море сроком на 25 лет [1]. Над укреплениями Порт-Артура взвился русский флаг. Название, под которым крепость вошла в историю русско-японской войны 1904–1905 гг., было получено ею значительно раньше. В 1858 году в бухту китайской деревни Люйшунькоу вошло первое европейское судно — английский военный корабль «Алгерино» [2]. По имени присутство-вавшего на его борту в качестве офицера английского принца Артура, герцога Коннаутского, этому месту было дано наименование Порт-Артур [3]. Его выгодное стратегическое положение на южной оконечности Ляодунского полуострова и круглый год незамерзающая гавань привлекают внимание китайского военно-морского командования. С 1880 г. порт становится основным местом дислокации северной китайской Бэйянской эскадры. Оборудование батарей и портовых сооружений поручается германским инженерам под руководством поручика фон Ганнекеля. С 1886 г. в военном строительстве принимают участие также английские и французские специалисты [4]. К 1892 г. Порт-Артур представлял собой прекрасно оборудованную по последнему тогда слову техники военноморскую базу. В ходе японско-китайской войны 1894–1895 гг. Порт-Артур был захвачен японцами [5]. Они пользовались портом с 10 ноября 1894 г. по 2 ноября 1895 г. Тогда победителям достались крупповская артиллерия во вращающихся панцирных башнях, система фортов, конно-железнодорожноесообщение, электростанция, механические мастерские, арсенал, склады, телеграф и телефон. Все это был «плод 12‑ти летних трудов (китайского) губернатора Печилийской провинции Ли-Хунг-Чана» [6]. Однако недовольные чрезмерным усилением Японии Россия, Франция и Германия отказались признать условия Симоносекского мирного договора. Этот договор между Японией и Китаем от 17 апреля 1895 года предполагал переход в сферу интересов Японии южной Маньчжурии, Ляодуна, Тайваня и Кореи. Отстаивая собственные интересы на Дальнем Востоке, европейские державы к 1898 году обосновались в китайских портах: Германия — в Цзяо-Чжоу (Циндао), Франция — в Куанг-Чу-Ване, Англия — в Вей-Хай-Вее [7]. После заключения русско-китайского договора об аренде Порт-Артур и Ляодунский полуостров перешли во временное владение России. Оценив в свою очередь стратегическую выгоду от расположения «китайского Гибралтара» (так называли Порт-Артур в русских военных кругах) [8], русское правительство начинает активно наращивать здесь свое военно-морское присутствие. Порт-Артур становится главной базой русской Тихоокеанской эскадры, использовавшей до этого лишь замерзающую зимой гавань Владивостока и японские порты. Первые сухопутные подразделения русской армии прибывают сюда преимущественно морем из черноморских портов. Такой путь на транспортных судах занимал в лучшем случае около полутора месяцев. В воспоминаниях унтер-офицера 9‑го Восточносибирского стрелкового полка Д. Г. Шепеля, отправленного в Порт-Артур в конце 1900 года, содержится описание этой нелегкой дороги из России на Дальний Восток. Выехав из Полтавы, «18 декабря будущих порт-артурцев в вагонах-теплушках отправили в город Одессу для отправки морем». Непривычным к изменчивому климату и морским перевозкам, русским новобранцам на переходе от Коломбо до Сингапура «от страшной жары невозможно было ходить по палубе, а в трюме было еще жарче. Тягость наша скоро была облегчена купальней, устроенной на палубе — можно было купаться днем и ночью. Спать в эти дни почти не пришлось: в трюме стояла страшная жара, а палубу заливало водой». От Сингапура «уже началась другая жизнь: страшную жару сменил сильный холод. Чтобы выйти на палубу, нужно было одеться в шинель. Волны по временам сильно заливали палубу. Трюмы парохода были закрыты» [9]. Описываемое путешествие заняло время со 2 января по 18 февраля 1901 года. В общей сложности солдатами в море было проведено 45 суток. Для удобства сухопутного сообщения с Порт-Артуром в годы аренды края была построена южная ветка железной дороги из Маньчжурии, соединившая город с Россией и Владивостоком. Регулярное движение было открыто 1 января 1903 года. Расписание согласовывалось со срочными рейсами пароходов общества Китайской Восточной железной дороги. По железнодорожной ветке ходили экспрессы со скоростью от 18 до 25 верст в час и эшелоны с войсками и грузами. Поезда были более привычным средством передвижения сухопутных войск. В мирное время воинские эшелоны оборудовались некоторыми удобствами: в вагонах-теплушках располагалось 22–24 человека, у каждого было спальное место, в холодное время года вагоны обтягивались войлоком и отапливались печами [10]. К 1903 году Г. Козьмин, сотрудничавший с газетой «Русский инвалид» под псевдонимом Стрелок, отзывался в своих заметках с Дальнего Востока о доставке войск по железной дороге следующим образом: «До сих пор комплектование частей войск, расположенных на Квантуне, производилось из губерний Европейской России. Новобранцы отправлялись морем на «добровольцах» {судах Добровольного флота — А. Л.} или законтрактованных иностранных пароходах. С проведением же Сибирской железной дороги и по соединении ее в настоящее время с дорогою, идущей через Маньчжурию, явилась возможность привозить на службу в Квантунские войска уроженцев Сибири» [11]. Железнодорожный путь воинского эшелона из центральной России на Квантун занимал около месяца, из Сибири — в зависимости от удаленности пункта отправления. Пропускная способность Сибирской дороги была невысока. Озеро Байкал летом преодолевали на паромах, зимой — по льду. Путь по рельсам от Порт-Артура до Москвы составлял 8037 верст, до Санкт-Петербурга — 8646, до Киева — 8971 версту. Активное освоение в военных целях Порт-Артура и его окрестностей русской армией и флотом принципиально изменило весь облик города. В нем стал преобладать русский элемент, преимущественно военно-морской. За период с 1898 по 1903 гг. возник и развился уже именно русский Порт-Артур. В 1904 году этот город-крепость оказался в японской осаде. С приходом русских на арендованный у Китая полуостров было организованно административное управление Квантунской областью. Схема организации гражданской власти была следующей: комиссар по гражданской части выполнял функции губернатора. Ему подчинялись начальники участков. Участки соответствовали по статусу уездам в Европейской России. Комиссар отдавал также распоряжения полиции и местной китайской администрации. Главным распорядительным органом, соответствовавшим городской думе, был в Порт-Артуре городской совет. Помимо председателя в него входили: полицмейстер, городской врач, архитектор, три представителя от министерств (военного, морского и финансов) и три представителя от города [13]. Военную власть в городе представляли комендант гарнизона крепости, начальник Квантунского укрепленного района и командующий Тихоокеанской эскадрой. В климатическом отношении Порт-Артур и его окрестности были более благоприятны, чем пустынные пространства Маньчжурии, где «вся почва покрывается толстым покровом зловредных отбросов: пылью монгольской пустыни, высушенной глиной… равнины, истолченным навозом, остатками трупов, падали, костяками; и все эти вещества, измельченные… как пепел от сигары, только и ждут бурного дыхания тайфуна, чтобы подняться на воздух и с яростью забиться в самые чувствительные органы живых существ» [14]. Благодаря прибрежному положению Порт-Артура, в нем климат отличается более ровной температурой, более высокой влажностью, большей степенью облачности, обилием зимних осадков, большей скоростью ветра и меньшим содержанием в воздухе пыли, в отличие от континентального климата [15]. С ноября до марта здесь часто случались ветры с песчаными бурями, а большая влажность воздуха делала летнюю жару невыносимой. Дожди летом не были частым явлением, только в июле же проходили сильные ливни [16]. Средняя годовая температура воздуха на Квантуне составляла +4С, самая высокая — летом в июле + 25С в тени. Это теплее, чем во Владивостоке и Уссурийском крае, где тепло в течение лета держалось между 14 и 18 С. Для сравнения, например, во Владивостоке зима начиналась около первых чисел ноября и тянулась четыре с половиной месяца. Снега там «выпадают весьма неровные… вследствие постоянных морозов они чрезвычайно сухи и сыпучи, а потому даже слабый ветер легко переносит их с места на место» [17]. В Порт-Артуре же «зима сухая и почти без снега» [18], менее продолжительная. Площадь Квантунского полуострова составляет 784 квадратные версты. На этой территории к 1898 году проживало около 265000 китайского населения, что составляло плотность в 95 человек на версту [19]. Стремительно развиваясь, к 1903 г. Порт-Артур обогнал по численности русского населения такой город как Харбин: 17709 русских и 23709 китайцев проживало на 23 января в Порт-Артуре и соответственно 15338 и 28338 в Харбине. Причем военных по данным этой переписи было в Порт-Артуре 14573 человека, гражданских — 3136 [20]. На 1 января 1904 года гражданское население Порт-Артура составляло: русских — 12 тыс. мужчин, 2 тыс. женщин, 1 тыс. детей итого: 15 тыс. человек, китайцев — 27 тыс. мужчин, 5 тыс. женщин, 3 тыс. детей, итого: 35 тыс. человек, японцев — 700 человек, европейцев 60 человек. Всего населения насчитывалось 51300 человек [21]. С передачей Порт-Артура России все китайские военные, морские и административные объекты в городе перешли под русский контроль. Порт, крепость и город к началу 1898 г. находились отнюдь не в благополучном состоянии. Многое было разрушено в ходе японо-китайской войны 1894–1895 годов. Оборонительные сооружения оказались уничтожены или выведены из строя ушедшими в 1895 г. японцами и до конца 1897 г. находились практически без присмотра. Китайские казармы (импани), места для размещения личного состава чинов армии и флота находились в состоянии запустения и разрухи. Многое из военного имущества оказалось разворовано, остальное лежало без учета и порядка по многочисленным складам. С китайским наследством, хранившимся в этих складах (по военной терминологии их называли магазинами), до конца не разобрались даже к 1904 году. Н. М. Португалов, критикуя нашу систему снабжения, писал в 1910 году: «То, что у нас эти магазины находятся в забвении или, по крайней мере, ведутся на основании рутины, доказывает случай с такими магазинами в Порт-Артуре, где никто не знал до самого начала военных действий, что там есть и чего нет» [22]. В целом же город к приходу русских, как отмечал Г. Козьмин, «напоминал собою нечто вроде Мамаева побоища: разрушенные фанзы {китайские домики — А. Л.}, непролазная грязь, отсутствие дорог и освещения, груды камней, глины и мусора и, наконец, особая вонь из про- резывающего город канала» [23]. Русской администрацией города были созданы соответствующие комиссии: санитарная, строительная, комиссия отчуждения земель, комиссия по постройке нового китайского города и комиссия по постройке нового Порт-Артура [24]. С первого дня пребывания русских в Порт-Артуре — как военных, так и гражданских — наиболее остро встал вопрос о соблюдении норм санитарии и гигиены. Разместившись поначалу в уцелевших китайских сооружениях, русским подолгу приходилось жить в тесном соседстве с местным населением. Оно далеко не всегда отличалось чистоплотностью. Недостатки в инфраструктуре города не были полностью ликвидированы до самого начала войны. Так, 11 июля 1902 года командир Портартурского крепостного пехотного полка полковник Селлинен подает коменданту крепости рапорт за № 3072 следующего содержания: «Обходя сейчас окрестность расположения вверенного мне полка на Тигровом перешейке {один из районов Порт-Артура — А. Л.}, я наткнулся на следующее: в деревне Унчань у подошвы горы Белый Волк навалено кучами удобрение для почвы, издающее невыносимый смрад; против этой деревни, почти у берега моря, расположен лагерь рабочих китайцев, производящих работы Морского ведомства, счетом около 300–400 человек, которые, не имея отхожих мест, отправляют естественные надобности тут же и даже у места, отведенного вверенному мне полку для купания; тут же выбрасываются остатки пищи и разные нечистоты. Все эти рабочие без всякого присмотра и руководителя не только в санитарном отношении, но и в других; доказательством чего служат произведенные только что на моих глазах похороны умершего от холеры китайца… Похороны производятся, конечно, без всяких предосторожностей и уведомления кого бы то ни было… Прошу… принять меры для устранения изложенного произвола» [25]. В ответ на это 13 июля 1902 года комендантом крепости Порт-Артура (тогда в этой должности находился А. М. Стессель) было направленно ходатайство за № 11613 Командующему войсками Квантунской области о выводе китайцев из контакта с солдатами и об учреждении за первыми санитарного надзора [26]. И лишь во второй половине 1902 года был положительно решен вопрос об устройстве на отдаленном от центра города Тигровом полуострове холерных бараков и холерного кладбища [27]. Первейшим источником распространения заразных заболеваний была нечистая вода. Протекавшая через город речка Лунхе оказалась слишком грязная для забора из нее питьевой воды. Колодцы не могли удовлетворить резко возросшие потребности в питьевой воде. Кроме того, при использование их китайцами «часто находят в колодцах дохлых кошек, собак и щенят… Почвенная вода… просачивается по верхним слоям почвы — преимущественно из выгребных и сортирных ям… Манзы {китайские рабочие — А. Л} — водоносы, зачерпывая в колодезных ведрах воду, довольно часто моются в них, выливая эти ополоски обратно в колодцы» [28]. Устройство новых колодцев внутри мест размещения русских воинских частей встречало большие технические затруднения. Чтобы добраться до пригодной воды требовалось пробурить 13 различных слоев. В рапорте на имя исполняющего должность инспектора строительных работ 5 августа 1903 года инженер-полковник К. О. Дубицкий сообщал, что устроить достаточное для всего города водоснабжение при помощи колодцев «представляется почти невозможным и очень дорогим» [29].
санников: Сами китайцы « пили воду из Лунхэ… несмотря на то, что вследствие удобрения соседних полей вода (в ней) была сильно заражена. Кроме того, вода в Лунхэ горькая от морских приливов. Постоянные и опаснейшие эпидемии являлись последствием употребления такой воды» [30]. Подобная ситуация с водой не могла устраивать гарнизон города и эскадру. Поэтому, «для обеспечения города питьевой водой уже в 1900 году… был проведен водопровод… На северном склоне Зеленой горы был расположен {8 тысяч ведер в сутки — А. Л.} опреснитель» [31]. Этот водопровод питался ключами у деревни Пали-Чусуань. Как отмечалось в должностной документации 1903 г., «вода, собранная в резервуар, проводится… пятидюймовыми чугунными трубами. Благодаря засорению труб {уже к 1903 г. — А. Л.}, количество воды, получаемое из водоразборных кранов, в настоящее время незначительно, но обилие воды у источника заставляет предполагать, что при устройстве рационального водосбора можно будет получить… 335 тыс. ведер в сутки» [32]. Последняя цифра возникла из расчетов потребностей жителей Порт-Артура в пресной воде. Эти расчеты велись в августе — декабре 1903 г. Предполагалось устройство нового водопровода, который удовлетворит все запросы принятых теоретически в расчет 40 тыс. европейских жителей города. Стоимость проекта оценивалась в 511950 руб. и сверх того 58050 руб. на непредвиденные расходы [33]. Планы устройства нового водопровода, а также системы канализации так и остались на бумаге. В 1904‑й год город вступил со старой системой водоснабжения. Воду у деревни Пали-Чусуань «судя по цвету и вкусу следует признать вполне удовлетворительной». Неудобство доставляли засорившиеся трубы, пропускавшие к 1904 году «не более 18 тыс. ведер в сутки» [34]. Кроме того, «еще до занятия Порт-Артура нашими войсками у китайцев существовал почти исключительно для нужд порта водопровод, берущий воду из тех же ключей, из которых предположено брать ее и теперь. Этот водопровод (существует) и в настоящее время» [35]. Отправленная на анализ в Москву, в гистолого — бактериологическую и химико-аналитическую лабораторию староникольской аптеки В. К. Феррейн, вода из китайского водопровода получила 28 июня 1903 г. следующее заключение за № 32908: «Для питья вода не совсем хороша вследствие содержания азотнокислых соединений, для питания паровых котлов воду можно употреблять, от нее получается незначительная накипь» [36]. При принятом тогда расчете 2 ведра воды на 1 жителя в день для питьевых и хозяйственных целей с учетом водопровода и колодцев пригодной для повседневного употребления воды в Порт-Артуре было недостаточно. 28 октября и 12 ноября 1902 г. проходили заседания специальной комиссии, назначенной приказом Командующего морскими силами за № 164. Эта комиссия под председательством капитана 1 ранга Н. М. Яковлева рассматривала вопросы водоснабжения. В порту был признан крайний недостаток пресной воды хорошего качества. Было рекомендовано «пользоваться водой из Пресного озера {мелководного с мало пригодной для питья водой, расположенного на окраине города — А. Л.} … на поливку садов, улиц и на стирку белья. Крайне желательно иметь здесь {у Пресного озера — А. Л.} фильтр для осаждения хотя бы взвешенных твердых частей… Крайне желательно утилизировать… теплую воду от отработанного пара… Всякий, кому нужна теплая вода для стирки белья или других нужд легко мог бы иметь ее всегда под рукой… Комиссия единогласно сочла необходимым для облегчения жителям города и служащим Морского ведомства получения воды из существующего водопровода около квартиры контр-адмирала В. К. Витгефта поставить 2 добавочных крана» [37]. К 1904 году собственный водопровод имели только морское и гарнизонное собрания, ряд административных и гражданских учреждений и некоторые частные квартиры. Жители брали питьевую воду из кранов общегородской водопроводной сети. «Вода в колодцах… была настолько загрязнена, что издавала запах, все же ее приходилось использовать для стирки белья» [38]. Такое положение требовало повышенных мер санитарно-гигиенического контроля. Угроза эпидемий сохранялась в Городе постоянно. Заразные болезни распространялись еще и потому, что «город, особенно старый, был крайне грязен; этому способствовали привычки китайского населения… Живя в своих маленьких фанзах, беспорядочно разбросанных по всему старому городу, они {китайцы — А. Л.} до крайности загрязняли город», — отмечал в своих очерках врач В. Б. Гюббенет, живший в Порт-Артуре, — «Каждая фанза имела дворик, обнесенный каменной стенкой, который превращался жителями фанзы в клоаку, заражавшую почву и воздух вонью от отбросов пищи, а также человеческих извержений. Находившийся в центре города базар, по‑видимому, подвергался очистке очень редко, так что проезжая часто мимо него, приходилось испытывать неприятное обонятельное ощущение, вызывающие спазматические сокращения дыхательного аппарата. Протекавшая через старый город горная речка Таучин служила китайцам местом, куда они выливали подлежавшие вывозу нечистоты. Русло этой речонки… во время отлива пересыхало, при чем все нечистоты оставались на сухом берегу… Все полученные при убое скота отбросы спускались прямо в море, которое прибивало их обратно к берегу. Канализационной сети в Порт-Артуре не было» [39]. Неудивительно, что в Порт-Артуре «бичом в летнее время являются бесчисленные мухи» [40]. Кроме того, как писал В. Н. Немирович-Данченко, часто бывавший в крепости, «Порт-Артур без пыли немыслим, вы его видите сквозь нее» [41]. Это объяснялось, во‑первых, тем, что по своему геологическому строению горы и холмы состояли из кварцевых пород, песчаника, гранита и известняка. Во-вторых, в отношении растительности Квантун был прямо‑таки обижен природою. За исключением кое‑где встречавшихся деревьев и кустарников, весь Квантун, представлял собой, голый кусок земли с преимущественно каменистой почвой [42]. В-третьих, несмотря на то, что рек и ручьев в описываемом районе было очень много, все они носили горный характер: были мелководны, часто и резко меняли уровень вод, переполнялись водой в период дождей, а в сухое время года (с августа по май) многие из них совершенно пересыхали. Их правильнее было бы на карте обозначить высохшими руслами. Из всех рек вода сохранялась круглый год, хотя и в небольшом количестве, только в реке Лунхэ [43]. Впрочем, в Порт-Артуре пыли было все‑таки меньше, чем на полях Маньчжурии, что объяснялось приморским расположением города. За годы русского присутствия в Порт-Артуре произошла радикальная перепланировка города. В нем возникло несколько новых частей: претерпевший незначительные изменения старый город и практически отстроенный с нуля Новый город и Новый китайский город. Старый город был расположен в котловине. Новых европейских зданий здесь было мало. В нем находились: дворец наместника, штабы Квантунского укрепленного района, крепости и 7‑й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (впоследствии дивизии), казармы 9, 10 и 25 Восточно-Сибирских стрелковых полков и Квантунского флотского экипажа, сводный госпиталь, военная школа, отрядная церковь, почта и телеграф, станция железной дороги, интендантские склады, бойня и паровая мельница [44]. В целом к 1903 — началу 1904 года старый Порт-Артур по свидетельству Г. Козьмина «по наружному виду… почти не изменился. Те же в центре города убогие китайские фанзы, та же классическая пыль на улицах и та же не менее классическая вонь из канала» [45]. В кумирне старого города расположилось Морское собрание, даже дворец наместника, как отмечает В. И. Немирович-Данченко, — «тоже отзывается китайщиной» [46]. В старом городе русские постройки не нарушили его в целом китайского облика. В этот старый город и попадал с вокзала приезжий. Перед ним открывалась «зеленоватая бухта, — продолжает Немирович-Данченко,- вся охваченная высокими горами, только в одном месте оставившими узкий проход… Налево Ковш — часть бухты, вычерпанной машинами… В ковше черные многотрубные, многобашенные громады {стоянка эскадры — А. Л.}» [47]. Иную картину представлял собой новый город, расположившийся на берегу Западного бассейна, к западу от реки Лунхэ. Новый город активно строился. К началу войны он еще не был закончен, хотя многие здания уже были возведены. Здесь кипели жизнь и торговая деятельность. В Новом городе находились: штаб области, городская гостиница, реальное училище, Русско-китайский банк, городское управление, казармы 11 и 12 Восточно-Сибирских стрелковых полков, морской госпиталь, казармы Квантунского флотского экипажа [48]. Говоря об обширном русском строительстве в 1898–1903 гг., Г. Козьмин замечает, что «главная работа производилась вне его {Порт-Артура — А. Л.} прежних стен. Казармы, офицерские флигеля, здания штабов и разных казенных учреждений, громадные интендантские склады, госпиталь и портовые постройки» строились в новом городе. [49]. Русский морской офицер Д. В. Никитин приводит собственные впечатления от русского Порт-Артура: « За 5 лет русского владения город Порт-Артур сильно изменился. Старый туземный городок… остался, конечно, со своими кривыми и узкими улицами, но в китайских одноэтажных домах проделаны были окна и двери, появились крылечки русского образца, запестрели вывески магазинов, ресторанов. Даже пожарная каланча русского типа воздвигнута была… Словом, старый город обрусел. Новый город… строился по американскому образцу. Проводились широкие прямые улицы с мостовыми и тротуарами, чисто столичного типа, с площадями, парками и бульварами, с готовой канализацией, водоснабжением и электрической проводкой… Между Старым и Новым городами строился большой каменный православный собор типа кафедральных соборов губернских городов» [50]. Не все из запланированного в Новом городе было притворено в жизнь. К началу русско-японской войны многие улицы в нем оставались без панелей, некоторые улицы представляли высокую насыпь, идущую наравне со вторым этажом домов. Город освещался электричеством, но не всюду [51]. К началу 1904 года в Новом городе Немирович-Данченко наблюдал «вымощенные улицы без домов. Война застала в самой горячке построек. Везде выведены фундаменты, кое‑где готовы стены, стоят леса… Ряды безлюдных хороших домов. У моря громадный отель, который возвел для проезжающих город, но не успел его отделать. Дальше какие‑то белы дворцы, причудливые декадентские фасады с окнами в виде ваз, домики при башнях и башни при домиках, 3х этажные строения с неизбежным «Кунстом и Альберстом»» [52]. По другим источникам в предвоенном Новом городе «улицы правильно распланированы и вымощены. Сверху вниз вдоль всей площади новоиспеченного города тянутся две выложенные камнем глубокие и широкие канавы для стока дождевой воды, которая здесь скопляется в избытке летом от тропических ливней и для сбора которой по длине канав устроены запруды. В центральной части города имеется буровая скважина артезианского колодца. Кроме того, существует водопровод с источником прекрасной питьевой воды за чертою города. Ни канализации, ни открытых стоков пока нет: нечистоты удаляются выгребом. Освещение улиц керосиновое. Только большие здания… имеют собственные динамо-машины» [53].
санников: Название улиц в Новом городе должны были подчеркнуть его военно-морскую и европейскую направленность. Здесь были Стрелковая, Саперная, Матросская, Офицерская, Широкая, Бульварная и другие улицы. [54]. Кроме того, Новый город изначально планировался как центр деловой жизни Порт-Артура. Здесь располагались филиалы известных в России и за рубежом фирм: Гурина, Кондакова, Пташникова, Соловья, Кунста и Альберста, Сиэтаса и Блока, Бисмарка, Никобадзе, Кларксона, Гинзбурга. Огромные доходы этих фирм основывались на строительных подрядах и поставках для военного и морского ведомств. Поскольку везти в Порт-Артур приходилось практически все, магазины этих фирм торговали преимущественно товарами европейского происхождения — галантерейными и москательными, главными потребителями которых являлись войска и служащие разных ведомств и учреждений [55]. Для удовлетворения повседневных потребностей жителей в городе помимо европейских магазинов крупных фирм была масса русских, китайских, японских магазинчиков, лавок, лотков. Как отмечал Б. М. Лобач-Жученко, живший в довоенном Порт-Артуре, «местное население с присущей китайцам практичностью быстро поняло, что завладевшие их землей русские представляют для них неисчерпаемый источник заработка и наживы» [56]. Активно началась продажа земельных участков в строящемся городе. Так, в Новом городе вся земля в зависимости от степени пригодности была разделена на три разряда. Землеустроительная комиссия оценила квадратную сажень на участке 1 разряда в 10 руб., 2 разряда — 6 руб. и третьего — в 3 руб. Однако, уже на первых торгах 2 июля 1901 года порт-артурские коммерсанты набили цену в несколько раз и средняя цена, по которой пошла квадратная сажень, составляла 22 р. 90 к. (продавались участки всех трех разрядов). Покупателями были преимущественно торговые фирмы [57]. Кроме того, помимо собственного городского строительства «на южном берегу озера {имеется в виду Пресное озеро, расположенное за городской чертой — А. Л.} на холмистой возвышенности между озером и морем раскинулись так называемые «дачные места» … Живописные дачи, служащие как летним, так и зимним жилищем их владельцев {морских и сухопутных офицеров, чиновников, служащих — А. Л}, расположены на южном пологом склоне, обращенном к морю» [58]. Для удобства решения всех земельных вопросов 24 декабря 1901 года были учреждены «Правила об отводе в городе Порт-Артуре на льготных основаниях земельных участков под постройку домов лицам, состоящим на государственной службе в Квантунской области». По этим правилам плата в год за пользование земельным участком составляла 10 коп. с квадратной сажени в пользу города. Офицерам выдавались ссуды на постройку домов «от 1000 руб. до годового оклада жалованья, столовых и квартирных денег, с существующими на Квантуне надбавками, но… не свыше 3000 руб.». Ссуда давалась сроком на 3 года под 2 % годовых. В дополнение к этому «Правила» устанавливали: «Лица, выстроившие на отведенных им участках дома, не лишаются права отдавать эти дома в аренду, но отнюдь не под торговые либо промышленные заведения» [59]. Для соблюдения норм санитарии и гигиены в возникающих жилых кварталах в Порт-Артуре были учреждены санитарные попечители. По данной им инструкции санитарные попечители должны были следить: «1) За чистотою вверенных их надзору участков. С этой целью они должны обращать внимание на то, чтобы на улицы, площади и дворы домов их участков не выбрасывали бы мусора и не выливались бы помои и… грязные воды. 2) Чтобы во дворах домов… были надлежащим образом устроены отхожие места по выносной системе, а для домов новой европейской части города по системе, указанной на плане дома. Для выносной системы должны быть металлические… или просмоленные деревянные ящики, кроме того, каждый домохозяин должен иметь отдельный ящик с крышкой для мусора и плотно сбитую кадку с крышкой же для помоев… В ретирадах разных публичных мест — гостиниц, номеров для проезжающих, дешевых столовых и проч. экскременты должны теперь же подвергаться дезинфекции раствором извести… 3) За чистотою… источников питьевой воды. 4) Чтобы… продукты недоброкачественные не допускались к продаже. 5) За чистотою мест общественного назначения» [60]. За соблюдением санитарно-гигиенических условий при проведении строительных работ следила санитарно-исполнительная комиссия под председательством капитана А. И. Вершинина, назначенная приказом главного начальника Квантунской области за № 41 от 21 апреля 1903 года [61]. Застройка самого города и его окрестностей со всеми удобствами стремительно набирала обороты. Она даже обгоняла собственно военно-морское строительство. Так, например, Командующий морскими силами в Тихом океане в 1903 г. сообщал Управляющему Морским Министерством Ф. К. Авелану: «Считаю уместным… очертить… то печально тяжелое положение, в которое поставлено дело по устройству военного порта в Артуре благодаря неимению до сих пор утвержденного плана и производству строительных работ вот уже третий год без твердой программы» [62]. Общеизвестна также неготовность сухопутных рубежей крепости к началу русско-японской войны [63]. Такая ситуация критиковалась в 1910 году Н. М. Португаловым, замечавшим, что если тратиться на бытовые удобства в ущерб военному делу, то «неприятелю достанутся в добычу и мостики, и мастерские, и дорогие отхожие места, как то и имело уже место в Порт-Артуре» [64]. В нашу задачу не входит определить приоритетность бытового или оборонного строительства. Поэтому просто можно утверждать, что Порт-Артур по удобству и комфорту проживания в нем к 1904 году кардинально изменился к лучшему. Все строительные работы при этом ввиду отдаленности региона и сложностей с доставкой инструментов и материалов стоили гораздо дороже, чем в Европейской России (см. Приложение 2). Многие проекты по благоустройству города были оплачены казной, но претворению их в жизнь помешала война. Так, например, частично невыполненным оказался договор, заключенный с М. А. Гинзбургом и К` по поставкам угля, хлеба и мяса, контракт от 21 августа 1903 г. с Н. А. Заварзиным (владельцем Механического завода под фирмой «С. Степанов») на строительство паровой хлебопекарни, целый ряд других строительных и торговых соглашений [65]. Тем не менее, до начала войны на все поставки в Порт-Артур устраивались торги между предпринимателями. Вероятно, случались и злоупотребления. Но судить о том, что было не сделано по вине подрядчиков, а чему помешала начавшаяся в 1904 г. война, представляется крайне проблематичным. В 1905 г. Порт-Артур и вся его инфраструктура достались японцам. Исследователь К. Ф. Шацилло называет общую сумму русских убытков в связи с утратой Порт-Артура (не считая потерянных кораблей) в 255888951 руб. [66]. Для сообщения между Старым, Новым и Новым китайским городом (последний представлял собой новые китайские кварталы, в удалении от дороги из старого в новый Порт-Артур) курсировали извозчики и рикши. Рикши были наиболее дешевым и доступным средством передвижения. Это была маленькая коляска, которую возили два китайца. Извозчики же разъезжали на настоящих дышловых экипажах. Как отмечал Г. Козьмин, «и тех и других здесь {в Порт-Артуре — А. Л.} очень много. В извозчики идут большей частью запасные нижние чины. Кстати сказать, эти последние по уходе в запас находили себе здесь службу и работу в Порт-Артуре и Дальнем {торговый порт в юго-восточной оконечности Квантунского полуострова — А. Л.} с хорошим вознаграждением (от 30 до 70 и более рублей в месяц)» [67]. В. И. Немирович-Данченко сообщал, что «извозчики в Артуре дороги: конец — 1 руб., первый час 1 р. 60 коп., следующие — по 1р. 20 коп. и при этих ценах они жалуются: дороги де корма». Источники упоминают о максимальном дневном заработке порт-артурского извозчика в 23 руб. [68]. С целью пресечь завышение извозчиками и рикшами цен за проезд городскими властями 1 января 1904 года в местной газете «Новый Край» была опубликована такса по маршрутам: «1‑й район: бараки окружного суда, Мариинская община красного креста, Комендантское управление, Новая гауптвахта, … Военное собрание, Сводный госпиталь, Перепелиная гора, вокзал железной дороги. С 1–2 пассажиров — 20 коп., с 3х пассажиров — 30 к. Рикши 10 коп. 2‑й район: все места главной крепостной ограды с включением городской больницы, чумных бараков, складских мест в Новом городе с включением казарм стрелковых полков. С 1–2 пассажиров — 30 коп., с 3х —45 коп. Рикши — 20 коп. 3‑й район: казармы 5‑й сотни казачьего полка, паровая прачечная, европейское кладбище, Новый город — казармы артиллерии и район морского ведомства. С 1–2 пассажиров — 50 коп., с 3х — 70 коп. Рикши— 30 коп. 4‑й район: — из Старого города в Новый китайский город. С 1–2 пассажиров — 36 коп., с 3х — 45 коп. — из Нового русского города в Новый китайский город с 1–2 пассажиров 60 коп., с 3х — 80 коп. — из Старого города до русского театра с 1-2х пассажиров 20 коп., с 3х — 35 коп. — до русского театра по Новому китайскому городу с 1–2 пассажиров — 25 коп., с 3х — 30 коп. — За поездку в питомник: — из Старого города с 1–2 пассажиров — 1 руб., с 3х — 1р. 50 коп. — Из Нового китайского города с 1–2 пассажиров 1р. 30 к., с 3х — 1р. 80к. — из Нового русского города с 1–2 пассажиров 60 коп., с 3х —80 коп. За стоянку в питомнике расчет производится по часам» [69]. Городской транспорт в Порт-Артуре планировалось усовершенствовать по последнему слову техники. В июне 1903 года между городским управлением и фирмой Гинзбург и К` был составлен проект договора об устройстве в городе трамвайного сообщения. Причем заметим, что это должна была быть не конка, а именно электрический трамвай. В условии договора значилось: «Санкт-Петербургской первой гильдии купец Моисей Акимович Гинзбург обязался устроить в городе Порт-Артуре вместе и нераздельно электрическое освещение улиц, и электрический трамвай» [70]. К концу 1903 года должен был быть представлен подробный план работ. Их предполагалось осуществить за 15 месяцев, к августу 1905 года. После 40 лет эксплуатации трамвайное сообщение переходило городу безвозмездно (до этого большую часть прибыли должна была получать кампания-устроитель). Согласно параграфу 20 договора «контрагент имеет право с разрешения городского управления устраивать небольшие здания для публики, ожидающей вагоны». По параграфу 21 «плата за проезд взимается по расстоянию до 2х верст в 1‑м классе — 10 коп., во 2‑м классе — 7 коп. и в китайском вагоне — 5 коп. с человека… Повышать платы нельзя. Дети… ничего не платят, а воспитанники учебных заведений возятся за половинную плату» [71]. Трамвайный путь планировался одноколейным. Вагоны по нему должны были двигаться со скоростью 12 верст в час, с интервалами не свыше 10 минут. Проезд по всему маршруту стоил 20 коп. в 1‑м классе и 15 коп. во 2‑м. Это, пожалуй, одно из самых передовых предложений по благоустройству русского Порт-Артура. Сначала бюрократические проволочки, а затем война помешали сделать трамвай в Порт-Артуре реальностью. Постепенно удовлетворялись не только материальные, но и духовные запросы населения русского Порт-Артура. В Старом и Новом городе возникли два православных храма. Для русских в Порт-Артуре издавалась газета «Новый Край», которая выходила три раза в неделю. Ее издатель П. А. Артемьев на четырех полосах знакомил читателей с темами, начиная от светской жизни и заканчивая краеведением Ляодунского полуострова. Эта газета с небольшим перерывом будет выходить до декабря 1904 года. С января 1904 г. — ежедневно. При редакции «Нового Края» был учрежден книжный магазин. На его адрес можно было выписать книги и корреспонденцию со всех концов света. Газеты из России шли 22–24 дня. При городском управлении существовала читальня с библиотекой. В 1899 году наряду с открытием народных домов по всей России началась постройка такого дома и в Порт-Артуре. Он получил название народного дома имени А. С. Пушкина и был открыт в 1902 году [72]. Для детей существовала Пушкинская приготовительная школа военного ведомства. К концу 1903 года из ее состава была выделена отдельная начальная школа для девочек, а сама школа из двухклассной была преобразована в четырехклассную. Осенью 1903 года в Порт-Артуре были открыты Реальное училище и Женская гимназия. В них насчитывалось 52 и 43 учеников и учениц соответственно. Кроме того, согласно положению, утвержденному 28 июня 1903 года Министерством народного просвещения, содержание существовавших ранее русско-китайских школ было принято на счет казны. Г. Козьмин перечисляет общества, возникшие в Порт-Артуре «по запросам жизни: а) квантунское офицерское экономическое общество; б) квантунское военно-медицинское общество; в) квантунское скаковое общество; г) порт-артурский теннис-клуб; д) квантунский местный комитет Красного креста; е) окружное управление Императорского российского общества спасения на водах; ж) порт-артурское вольное пожарное общество; з) общество насаждения растительности на Квантуне; и) порт-артурский музыкально-драматический кружок» [73]. В городе были русский и китайский театры. Русский театр помещался в здании при матросской чайной, достиг значительных улучшений, в нем было устроено электрическое освещение. Однако внезапно в 1902 году театр сгорел. С этого времени он занял помещения в здании китайского театра Тифонтая, в Новом китайском городе. При театре существовали литературно-артистический кружок и общество хорового пения [74]. До 1903 года в русском порт-артурском театре выступала труппа Мирославского под афишированной фирмой «Дирекции Дальнего Востока». «Понятно, — писал Г. Козьмин, — что артистические силы здесь не высоки, но и за то, что есть, можно сказать спасибо… Также подносятся венки, также сочиняются в честь местных сильфид хвалебные вирши, и на страницах «Нового Края» периодически появляются театральные рецензии». Словом, в театре «по возможности удовлетворялись эстетические потребности Квантунской интеллигенции» [75]. Получив 15 тыс. рублей на восстановление, в конце 1903 года в новом порт-артурском театре обосновалась драма. 3 января 1904 года газета «Новый Край» отозвалась следующим образом о театральной жизни города: «Разумные развлечения едва ли не исчерпываются исключительно одним театром. Предыдущие два года, как известно, здесь подвязалась оперетка, а ее — и то лишь с некоторой натяжкой — приходится отнести к категории полуздоровых развлечений.
санников: Однако, последняя имела несравненно больше успеха, чем работающая ныне драма… так это потому, что не мало посетителей отнимают кафе-шантаны…» [76]. Для аристократической части квантунского общества целым событием бывали балы у начальника края. Там присутствовали самые разные гости. «Тут и китайский генерал, и компрадор китайского банка… тут и формы всех родов оружия и меланхолические фраки», — вспоминал Г. Козьмин. Разумеется, на таких балах показывались «самые последние моды Парижа, для чего были опустошены все магазины Артура» [77]. Возможность приобретать последние парижские моды в Порт-Артуре, безусловно, делала честь местным магазинам. Европеизация Порт-Артура коснулась всех сторон жизни города. По свидетельству очевидца, «подъезжая к Порт-Артуру… вы во всем видите и чувствуете дело рук европейца: высокие дома, купола церквей, заводские трубы, телефонные и телеграфные провода» [78]. Так, местная телефонная сеть связывала к 1904 году все ведомственные учреждения Порт-Артура. Телефоны стояли в домах многих военных и моряков, у частных лиц. После начала войны городская телефонная сеть была закрыта для частных лиц, и даже у лиц, занимающих официальное положение, телефоны оставлялись только с разрешения коменданта крепости [79]. Первыми и важнейшими атрибутами европейской жизни для любого приезжающего в Порт-Артур были гостиницы и рестораны. Город располагал несколькими хорошими отелями. Однако, в силу постоянного наплыва командировочных в мирное время «приезжающему в Артур — первое дело, и дело нелегкое, отыскать себе пристанище, — вспоминает В. И. Немирович-Данченко, -… Меня привезли, прежде всего, к Никобадзе {весьма посредственные номера в Старом городе — А. Л.}». В. И. Немирович-Данченко вообще называет место своего размещения там «душными и тесными стойлами». Далее он объясняет: «Требовательность растет сообразно месту, где находишься. В Мукдене, Ляояне я бы удовлетворился таким стойлом, но в европейском Порт-Артуре другое дело» [80]. То же касается и ресторанов, многие из которых были весьма скверные, а иные, по свидетельству Г. Козьмина, «сделали бы честь любому европейскому городу» [81]. Наличие хороших заведений выгодно отличало русский город на Ляодунском полуострове. К началу ХХ века о Порт-Артуре сформировалось мнение в обществе как об одном из престижных городов русского Дальнего Востока. К европейскому облику нового Порт-Артура и его русской сущности непременно надо еще добавить тот факт, что главным элементом русского населения на Квантуне являлись военнослужащие — морские и сухопутные офицеры и нижние чины. В 1898–1904 годах Порт-Артур без русской военно-морской составляющей просто немыслим. Основными пользователями его благ, инфраструктуры были военные и их семьи. Соответственно, они являлись и главными участниками городской жизни. Большая часть сюжетов из структуры повседневности Порт-Артура связана с чинами армии и флота. Их жизнь вне строя, отдых, развлечения, взаимоотношения, проведение досуга — все проходило на улицах, в домах и заведениях города. Прежде всего, следует отметить, что в военно-морском мире русского Порт-Артура прослеживалось четкое корпоративное разделение. Назвать этот мир однородным внутри никак нельзя. Самым крупным и принципиальным было корпоративное разделение на армию и флот. В. И. Немирович-Данченко писал: «В Порт-Артуре есть своя черная и белая кость, это — армия и моряки» [82]. Здесь действовала общая в то время для России иерархия престижности военной службы: сначала морской, затем — сухопутной. Исследователь П. И. Белавенец писал после русско-японской войны: «Наше сухопутное войско и флот — точно два удельных княжества со своими тайными секретами и дипломатическими переговорами» [83]. С ним соглашался в тот же период морской офицер Н. Л. Кладо: «Существуют на войне союзники естественные, нераздельные… Это армия и флот того же государства… {Надо} чтобы один мог надежно поддержать другого, оба должны друг другу верить и друг на друга надеяться, а не идти вразброд, как, это сплошь и рядом происходит теперь» [84]. В конце 1990х гг. историк А. Е. Савинкин в этой связи сделал следующий вывод — « {задолго до русско-японской войны} армия и флот стали развиваться обособленно, часто бесплодно конкурируя друг с другом, и игнорируя друг друга» [85]. Конкуренция и даже рознь между армией и флотом объяснялась многими причинами. Но в целом их можно свести к двум наиболее общим: моральным и материальным. То есть, во‑первых, русское общество до русско-японской войны восторгалось романтикой военно-морской службы, что давало почву к излишней браваде у представителей этой службы. Во-вторых, моряки всегда были гораздо лучше материально обеспечены, чем их сухопутные коллеги. Повторим, что это лишь наиболее общее объяснение ситуации. Корпоративное разделение на армию и флот всегда нужно иметь в виду, говоря о бытовой жизни военно-морского Порт-Артура. П. Ларенко, живя в Порт-Артуре в описываемый период, отмечал в своих воспоминаниях: «Как сухопутные офицеры, так и солдаты — в сравнении со своими морскими товарищами одинакового чина и положения, — являются как бы пасынками, замарашками, во внешнем блеске далеко уступая вторым и всюду перед ними стушевываясь». Для моряков были возможны гораздо большие траты, чем для сухопутных: «Когда дело касалось… крупных расходов… сухопутная молодежь должна была стушевываться и затаенная обида на сравнительно неравномерную оценку труда пробуждалась каждый раз снова и оставляла в душе их надолго желчный осадок недовольства» [86]. Другой житель Порт-Артура, Б. М. Лобач-Жученко, так описывал городской парад: «Проходят чистенькие и изящные по сравнению с серой солдатской массой матросы с различных кораблей, впереди которых нервно и озабоченно, чтобы не сбиться с ноги шагают мичманы и молодые лейтенанты в красивых залитых золотом мундирах» [87]. Не касаясь здесь довольствия и денежного содержания чинов армии и флота, можно утверждать, что на общих для всех улицах Порт-Артура и в его увеселительных заведениях поводы для недовольства друг другом эти чины при желании вряд ли искали долго и мучительно. Поскольку до войны флот был в фаворе, наиболее блестящей частью порт-артурского офицерства являлись моряки. Например, извозчики, ожидавшие вечером у ворот порта морских офицеров, брали весьма неохотно сухопутного или частного пассажира, причем беззастенчиво заявляли, что моряки расплачиваются намного щедрее. [88]. Подстать своим офицерам более заметно вели себя и матросы. А. Верещагин, побывавший в Порт-Артуре в 1902 году, рассказывает: «Фигуры матросов в их синих куртках так и мелькают повсюду. Сразу видно, что это морской город». Прибытие и уход кораблей, сопровождавшиеся непременными балами, делали моряков любимцами светского общества Порт-Артура, зачастую тяготившегося отсутствием иных значительных событий. Так, осенью 1902 года в Россию на ремонт уходили броненосцы «Сисой Великий» и «Наварин». Их офицеры давали бал, на который был приглашен и А. Верещагин. Мероприятие удалось в лучших традициях столичной жизни: «Официанты разносили на подносах прохладительные напитки, фрукты, мороженое -… просто не верилось, чтобы это происходило в Порт-Артуре» [89]. Корреспондент «Daili Mail» Б. В. Норригаард так отзывался о русском офицерстве в Порт-Артуре: «Русский офицер без сомнения скупостью не отличается. Раз у него завелись деньги, он их тратит щедро… Стремится, когда получит свое жалование, в город и швыряет деньги в течении нескольких безумных часов, пока последний рубль не выброшен из кошелька; с легким сердцем и тяжелою головой он после кутежа возвращается к своим скучным обязанностям» [90]. Такое видение иностранцем в Порт-Артуре щедрот русской души имело под собой определенные основания. Обязанности сухопутного офицера порт-артурского гарнизона мирного времени действительно во многом были скучными. Публицист М. Липкин описывал проблему скуки в гарнизоне и ее решение офицерами и нижними чинами следующим образом: «Скука, скука и опять скука, которую господа офицеры усердно разбавляли водкой, пивом и дешевым вином… причем господа офицеры предпочтительно боролись со скукой в Офицерском собрании… а нижние чины преимущественно пьянствовали в грязных, захолустных кабаках и только в исключительном случае — в солдатском буфете или в чайной. Что одни делали без страха и риска — другие должны были проделывать с опаской, хотя и те другие достигали одинаковых результатов. И нужно отдать справедливость — в городе не было недостатка в самых разнообразных скандалах, которые красноречиво свидетельствовали о неусыпной борьбе гарнизона со скукой» [91]. Недостатка в ресторанах, трактирах, чайных, где могли провести время люди любого общественного положения, в Порт-Артуре не было тоже. Из наиболее посещаемых были Морское Собрание, рестораны «Саратов» и «Звездочка». В Морском Собрании могли обедать как морские, так и сухопутные офицеры. Но в целом Морское Собрание было местом проведения досуга офицеров-моряков. Ресторан «Саратов» находился в Старом городе и был старейшим в Порт-Артуре. Он стоял на набережной, прямо против выхода на рейд. Удачное расположение делало его местом постоянно посещаемым. В «Саратове» было нечто вроде общегородского клуба для моряков, армейских офицеров, гражданских чиновников. Художник Н. Кравченко, побывавший в Порт-Артуре в 1904 году, признавался: «Надо вправду сказать, кормят здесь не худо, не особенно дорого и большинство артурцев считают «Саратов» порт-артурским «Палкиным». Описывая посетителей «Саратова», Кравченко сообщает: «Здесь были коммерсанты, портовые чиновники, корреспонденты, пехотные офицеры и какие‑то никому неведомые типы, профессия которых была известна разве только местной полиции» [92]. В Новом городе местом сбора порт-артурской публики были рестораны «Звездочка» и схожий с ним «Эдем». В них также собирался самый разнообразный городской элемент (исключая, только нижних чинов, рабочих и китайцев). Кроме того, во всех районах Порт-Артура было множество мелких увеселительных заведений, как называли их современники, «кафе шантанного типа». Помимо еды, в ресторанах и крупных кафетериях был стандартный набор развлечений, нехитрое оборудование для которых сводилось к карточным и биллиардным столам. Для сухопутных офицеров свое собрание было в каждой части или полку (подобно офицерской кают-компании на каждом корабле у моряков). Общее гарнизонное Офицерское собрание временно занимало здание китайского театра. Оно также располагало залом со сценой, столовой, биллиардной, читальными комнатами и буфетом. Здесь, по свидетельству очевидца, «военный мирок частенько веселился от души, желая внести разнообразие в свою монотонную жизнь. Здесь же {устраивались} музыкально-вокально-драматическим обществом любительские спектакли и вечера. Здесь же {давались} и обеды по поводу какого‑либо военного торжества или праздника, встреч и проводов. Отсюда же {слались} сочувственные телеграммы товарищам по недавним боевым трудам — друзьям — французам и немцам» {имеются в виду совместные действия войск России и европейских держав при подавлении Боксерского восстания в Китае в 1901 г. — А. Л.} [93]. В гарнизонном собрании можно было получать обед и ужин за 18 рублей в месяц. Абонементы на месячное столование в ресторанах стоили 25–30 рублей. Вообще, цены на Дальнем Востоке были выше, чем в среднем по России. Рыночная стоимость основных продуктов в довоенном Порт-Артуре была следующей: русский сахар 3р. 60к. за пуд, иностранный 2р. 40 к. — 2р. 80 к. (в среднем в розницу — 10 коп. за фунт); чай от 15 к. до 1 руб. за фунт в зависимости от качества. Мясо — 7–8 руб. за пуд. В мясных лавках Сиэтаса, Блока и К, Исаева фунт мяса («конечно, не Черкасское, а из Чифу или Маньчжурии») стоил 12 коп. за 1‑й сорт и 10 коп. за 2‑й сорт. Куры и утки — 40–50 коп. за штуку, гусь — 1 руб., фазан — 60 коп. (пара — 1 руб.). Дорого стоили молочные продукты: бутылка молока — 20–25 коп. (в деревнях 10–15 коп.), масло в консервированных коробках, привозимое из России, Сибири и других мест — 70 коп. — 1 р. за фунт. Дорогим было пиво — 40–50 коп. за бутылку, а в ресторанах еще дороже. С открытием в Порт-Артуре пивного завода Ноюкса в городе появилось собственное дешевое пиво. Приводя эти сведения, Г. Козьмин замечал в 1903 году: «Жизнь в смысле питания здесь не так дорога, как это принято думать в России. Напротив, некоторые предметы потребления так дешевы, что россиянин мог только позавидовать квантунцу. Благодаря порто-франко вина здесь очень дешевы: лучшее шампанское 3 руб. бутылка, а если взять дюжину (ящик), то обходится в 2р. 90к., ром ямайский 1р. 25к. бутылка, разные виноградные вина от 4 руб. за дюжину. Отечественная «смирновка» по той же цене, что и в России с тою разницею, что в России всюду «монополька» и «смирновки» во многих местах не достанешь, а здесь, наоборот» [94]. Вообще касаясь алкогольной темы, целый ряд источников свидетельствует об изрядном употреблении спиртного в Порт-Артуре. Как писал «Новый Край» незадолго до войны, в ресторанах застолье любого масштаба никогда не обходилось без того, чтобы распить «флакончик», «мумчик», «редерерчик» {так условно обозначались вина, частично по названию производителей — А. Л.} [95]. От офицеров не отставали и нижние чины. Военный корреспондент в Порт-Артуре Е. К. Ножин писал: «Несмотря на строжайшие приказы и порки в арестном доме за злоупотребление крепкими напитками, пьянство доходило до гомерических размеров» [96]. Особенно шокировало такое положение иностранцев. Л. Нодо, корреспондент парижского журнала «Journal», приводит высказывание своего соотечественника лейтенанта Бюртэна, поступившего добровольцем в русскую армию во время русско-японской войны: «Русские — славные ребята. Жаль лишь, что их единственное наслаждение глотать спирт. С ними нельзя иначе сойтись, если не со стаканом в руках» (дальше бедняга —француз признается, что пить уже больше не может) [97]. Другой француз, Клеман де Грандпре, состоявший наблюдателем при японской осадной армии под Порт-Артуром, сообщает, что когда японцы вошли в крепость после подписания капитуляции, выяснилось, что там «водки пива и шампанского были неистощимые запасы» [98]. Спиртным к 1904 г. город по некоторым оценкам был обеспечен на десять лет. По признанию Е. К. Ножина «в спиртных напитках не было недостатка. Артурцы помнят ту гору ящиков изделий «Петра Смирнова», которая величественно красовалась у вокзала железной дороги и служила как бы триумфальной аркой при въезде в Старый город» [99]. Кроме самой популярной «смирновки», у нижних чинов большим успехом пользовалась китайская водка, суля (или ханшин). «Наши офицеры ее не пьют, казаки же и солдаты ею не брезгуют. Некоторые так ее полюбили, что даже предпочитали русской водке за то бесценное качество, что от нее можно быть пьяным подряд двое суток, стоит только на другой день выпить холодной воды», — описывал действие этого зелья А. Верещагин [100]. Для поддержания порядка на улицах города при довольно часто случавшихся неумеренных возлияниях и для регламентации поведения нижних чинов в увольнении кроме полиции существовали морские и армейские патрули. Им, в частности, предписывалось: «Офицеры с командами возможно чаще обходят улицы и наблюдают, чтобы обходы строго исполняли свои обязанности, то есть прекращали драки и бесчинства нетрезвых» [101]. Досуг военных в Порт-Артуре нередко был связан с употреблением алкогольных напитков. Говоря о нижних чинах на Дальнем Востоке, контр-адмирал Н. А. Гаупт в своей докладной записке от 24 мая 1903 года писал: «они… проводят свое время по кабакам и другим вертепам, гибельным для них не только потому, что они расстраивают их здоровье и опустошают карманы, но еще более по своему растлевающему влиянию на души» [102]. Даже китайцы — предприниматели на работу предпочитали брать своих соотечественников, а не русских. Наблюдавший такие случаи Г. Т. Муров частично объясняет отказы китайцев следующим образом: «Везде манзы да манзенки, << а вашего брата — пьяниц, говорят, и даром не надо>>» [103]. Другой «растлевающей душу» реалией порт-артурского быта (выражаясь терминологией Н. А. Гаупта) была проституция. Но если взглянуть на это явление с учетом скопления в городе (тем более, портовом) большого числа мужчин — военных, моряков, чиновников, коммерсантов, командировочных, просто приезжих, подавляющее большинство их которых было либо холостыми, либо оставившими семьи далеко в России, то становится понятным, что проституции в Порт-Артуре просто не могло не быть. Как известно, Николай I окончательно разрешил вопрос о проституции, признав ее терпимой в России. В результате дома терпимости возникли во всех более или менее крупных городах Российской Империи. Не был в этом смысле исключением и Порт-Артур. Как отмечал исследователь вопроса М. Кузнецов, «внебрачные половые связи являются просто или реакцией самой природы, или последствием особых условий жизни» [104]. Думается, термин «особые условия жизни» вполне подходит для стремительно развивавшегося русского Порт-Артура, находившегося на окраинах империи. По свидетельству очевидца, «к числу зол, терпимых в Порт-Артуре, как и везде, относится присутствие здесь… << жертв общественного темперамента >>». Причем среди порт-артурских проституток существовала своя классификация в зависимости от общественного положения тех, кто пользовался их услугами. Офицеры, чиновники, коммерсанты предпочитали женщин европейского либо американского происхождения. Из их числа многие брали себе содержанок. Большой популярностью пользовались японки. «О последних надо сказать, — подмечал Г. Козьмин,- что юркие сыны страны Восходящего Солнца охотно снабжают русскую колонию представительницами прекрасного пола своей родины, и японок в Порт-Артуре, занимающихся известной профессией, больше, чем таких же китаянок» (такая ситуация была до начала военных действий) [105]. Б. М. Лобач-Жученко, описывая довоенный Порт-Артур, по данному вопросу констатировал следующее: «Контингент проституток <<для простого народа>> {нижних чинов армии и флота, мелких торговцев, ремесленников, рабочих, лавочников — А. Л.} пополняется исключительно женщинами желтой расы {причем китаянками — А. Л.}, так как <<белые>> по карману только <<господам>>.» [106]. Исследователь доктор А. Марво обращает внимание на следующий факт: «Солдат благодаря своему возрасту… развлечениям гарнизонной жизни и, наконец, своему безбрачию, которое является почти неизбежным следствием военной жизни, представляется особенно предрасположенным к венерическим болезням» [107]. Для предотвращения подобных заболеваний были учреждены врачебно-полицейские комитеты. Они контролировали дома терпимости. Кроме того, в домах терпимости низшего разбора были введены особые билеты, наподобие контрамарок. Билеты эти выдавались каждому посетителю заведения. В особенности это было обязательно относительно солдат. На таком билете указывался номер женщины по списку. В случае заражения ее можно было легко выявить [108]. В случае такого заражения врачи и полиция требовали обязательной выдачи виновниц. Однако, по данным исследователя А. Риттиха, из чувства стыдливости даже солдаты не всегда выдавали таких женщин, не говоря уже об офицерах. В своей работе Риттих отмечает: «Относительно молодых офицеров, холостых, мы обязаны… обратить внимание на тот их бич, который… отнимает у нас… здоровых людей. Мы говорим о подверженности молодежи секретным болезням, в чем собственно их лично не следует винить за их молодость» [109]. Но в целом вопрос относительно вышеупомянутых услуг стоял в Порт-Артуре под контролем властей. По городской статистике число женщин всех национальностей, явно занимавшихся древнейшей профессией, определялось в несколько сотен. Думается, данный аспект нельзя оставить без внимания, освещая военную повседневность русского Порт-Артура. Служба на отдаленной окраине, вдалеке от России, от родных мест и привычных пейзажей на многих действовала угнетающе. Отчасти в этом следует искать причину обостренного проявления всех чувств и эмоций русского военно-морского и гражданского элементов в Порт-Артуре. Ресторанная жизнь, уличная толчея, торопливое и подчеркнутое наполнение города русским содержанием помимо получения материальных благ, его благоустройства преследовали еще одну цель. Думается, эта цель заключалась в создание некоего психологического комфорта проживания. Ибо город — не только дома, улицы, заведения и учреждения. Для города важно самоощущение самих проживающих в нем людей себя среди всех этих построек. Только тогда можно назвать город европейским, русским. К Порт-Артуру образца начала 1904 года, безусловно, подходят эти два определения. Но в ощущениях его жителей нередко сквозила некоторая напряженность. Д. И. Шрейдер, объезжавший русский Дальний Восток в конце 1890х годов, нашел этой напряженной угнетенности такое определение: «Тоска по родине — это яд, отравляющий здесь, на окраине, все существование». Опираясь на данные статистики, он отмечает, что процент самоубийств на Дальнем Востоке чрезвычайно велик, гораздо выше, чем в среднем по России в то время. Именно в этой тоске, оторванности от дома видит Шрейдер причину обострения чувств и эмоций. «Чисто стихийное пьянство, сумасшествие или самоубийство являются лишь неизбежными последними актами ее» [110]. С этим выводом можно согласиться вполне. По всей видимости, в состоянии такой ностальгической апатии и родились игры, широко распространившиеся на рубеже XIX–XX вв. на Дальнем Востоке и в Порт-Артуре. Некоторые из них поражают пренебрежением к собственной жизни и здоровью. Примером может служить популярная в офицерских кругах «игра в тигра». По жребию или уговору кто‑либо из компании оказывался тигром. Его товарищи вооружались револьверами, и вся компания переходила в темное помещение, откуда выносилась вся мебель. «Стреляли, — пишет Шрейдер, — по шороху… {тигр}, сняв сапоги… в одних лишь чулках пробирался по стенам… Стрелять можно было лишь <<тигру>>под ноги: в худшем случае, нога пострадает {в задачу «тигра» входило пробраться под обстрелом через все помещение — А. Л.}» [111]. Подстать «тигру» было развлечение преимущественно молодых морских офицеров. О нем повествует морской офицер В. Н. Давидович-Нащинский. К деревянному настилу мостовой Порт-Артура прибивалась монета. Желающий поднять ее нагибался, и в этот момент над ним из раскрытого окна раздавался залп из револьвера. После чего великолепно воспитанные вчерашние
санников: гардемарины, нынешние мичманы, хором орали ошалевшему прохожему: «Не ты положил, не тебе и брать». Процедура могла повторяться не один раз [112]. Такие экстремальные развлечения явно свидетельствуют об определенном душевном разладе их участников. Захлестывавшие временами русских порт-артурцев сильные внутренние переживания часто требовали необычных, щекочущих нервы форм разрядки. В это объяснение вписывается бурное подчас проведение досуга, не связанное с посещением культурно-развлекательных мероприятий. Причем разнообразная палитра чувств, связанная со службой в столь отдаленном регионе, была свойственна не только образованным слоям — офицерству, чиновникам, служащим. Не меньшими переживаниями тяготились и малограмотные нижние чины армии и флота. Анализируя солдатские письма, Г. Козьмин отмечает наиболее частое упоминание в них «змеи-тоски», которая бывает постоянной гостьей «на этой окраине». Солдаты и матросы в письмах просят родных и близких не забывать их в «чужедальней стороне аж на краю света». Очевидна дополнительная психологическая нагрузка на выполнявших свой воинский и гражданский долг в Порт-Артуре. Для снятия стрессов использовались и более традиционные формы проведения досуга. К ним в первую очередь следует отнести всевозможные карточные игры. Священник 15‑го Восточно-Сибирского стрелкового полка, дислоцировавшегося в Порт-Артуре, А. Холмогоров вспоминал о разнообразных картежных играх (преферанс, покер, очко и т. п.). В них играли в городе абсолютно все: военные, моряки, врачи, священники, обыватели. Как правило, все это сопровождалось «изрядными возлияниями». «Любители сильных ощущений — пишет А. Холмогоров, — отправлялись в рестораны, кафе-шантаны и другие места» [113]. В свою очередь военный врач В. П. Баженов делает зарисовку традиционной для Дальнего Востока картины: «Игра идет до глубокой ночи, здесь проигрывается все жалование… игроки погорячее скоро проигрываются и к 20‑му числу {дню выдаче денег — А. Л.} остается уже немного выдержанных игроков, которые бьются до последней капли крови, пока, наконец, все деньги не перейдут в одни руки» [114]. Для проигравшихся в чистую в Порт-Артуре практиковалась специальная игра под интригующем названием «алямур». Нуждавшийся в деньгах жертвовал какой‑либо вещью. Однако происходило это не в банальных правилах ломбарда, а более творчески. На вещь делалось владельцем известное количество специальных марок. Каждой марке назначалась определенная цена. Марки продавались желающим. После чего на эти марки опять‑таки играли в карты. Выигравший все марки получал в собственность выставленную вещь. [115] Это было еще одной формой совмещения приятного с полезным, а точнее в данном случае для выставлявшего уже с необходимым. Формы такого совмещения активно искала и находила фантазия русских порт-артурцев, чтобы занять себя в часы досуга. Формы проведения этого досуга были самыми разнообразными, и, разумеется, часто сугубо индивидуальными (например, в кругу семьи). Но на основе анализа источников можно утверждать, что в большинстве случаев свободное времяпровождение всех категорий взрослого населения Порт-Артура (подчеркнем еще раз, что подавляющая часть из них носила военную и морскую форму) было связано с непременным (хотя совершенно необязательно с неумеренным) употреблением горячительных напитков, посещением ресторанов, карточными играми и, как видно из приведенных выше примеров, с играми более острого содержания. И лишь после этого следовали посещения культурно-массовых учреждений, театра, библиотек, прогулки в городе и окрестностях, верховая езда, даже охота (правда, с очень небогатым выбором дичи, ограниченном птицей, лисой и зайцем), занятия спортом и подвижные игры (особенно у нижних чинов). Таковой была в основных проявлениях, выражаясь языком самих жителей, «физиономия» города Порт-Артура к 1904 году. Подобно Владивостоку, она имела «исключительно военно-морской характер» [116]. За 1898–1904 гг. Порт-Артур превратился в крупнейшую точку сосредоточения русского элемента на Дальнем Востоке. Причины его развития лежали в области стратегических интересов внешней политики России. Главными составляющими повседневной истории города являлись жилищное строительство, коммунальное хозяйство, сфера услуг. Анализируя структуру повседневности русского Порт-Артура можно выделить в ней два основных компонента. Первый из них связан с материальным обустройством. Здесь можно наблюдать большие достижения в строительстве и развитии инфраструктуры города по сравнению с отправной точкой концом 1897- началом 1898 гг. Незавершенность и даже нереализованность многих проектов по развитию русского Порт-Артура к 1904 году уже мало сказывалась на одном принципиальном моменте. Он заключается в следующем: в городе можно было получить большинство товаров, удобств и услуг, имевшихся в крупных европейских городах начала ХХ века. Второй компонент связан с русским населением, проживающим в Порт-Артуре. Количественный рост его начался практически с нуля и до января 1904 года неуклонно увеличивался. Сначала это были исключительно военные. Затем за короткий промежуток времени в городе образовалась значительная прослойка русского гражданского населения. Собственно, это обстоятельство и позволяет говорить о русском Порт- Артуре как о городе, а не о большом военном лагере. Без сомнения, город был и оставался, проникнут военно-морским духом. Помимо строительства военно-морских объектов государством и частными компаниями вкладывались огромные средства, чтобы в бытовом плане придать этому русскому военно-морскому содержанию на далекой окраине империи традиционные для городов европейской России формы. Эта задача не была решена до конца. Организация городской жизни, тем более далеко не завершенная, не могла полностью компенсировать громадные расстояния, отделявшие Порт-Артур от России. Эта удаленность сказывалась в жителях города буквально на психологическом уровне. По мнению профессора Мигулина, выдвигавшего в начале ХХ века теорию естественно-народной колонизации Россией Дальнего Востока, Порт-Артур лежал за пределами распространения зоны этой колонизации, которая ограничивалась Приамурьем [117]. Эту многое объясняющую теорию в 1904 году от реальности отделяла русско-японская война. За время военных действий с 27 января по 20 декабря город Порт-Артур и уклад его повседневной жизни претерпели значительные изменения. Комментарии 1. Котвич В., Бородовский Л. Ляодун и его порты: Порт-Артур и Далянвань. Спб.,1898,с. 15. 2. Сметанин А. И. Оборона Порт-Артура. М., 1991, с. 11. 3. Коваль А. И. Порт-Артур: сто лет спустя. // Русский дом. 2000. № 4, с. 42. 4. Котвич В., Бородовский Л. Указ. соч., с. 16. 5. Японцы легко прорвали сухопутные оборонительные рубежи Порт-Артура в 1894 г. Их потери в ходе штурма составили всего 29 человек (Ржевуский. Японо-китайская война 1894–95 гг. Спб., 1896, с. 37). В кампанию 1904–1905 гг. Порт-Артур достанется японцам более дорогой ценой: в общей сложности у русских сухопутных оборонительных сооружений крепости они потеряют по данным генерала Ноги 98 тыс. убитыми и ранеными, по русским сведениям — около 110 тыс. (Голицынский. На позициях Порт-Артура, Спб., 1910, с. 92–93). 6. Ржевуский. Японо-китайская война 1894–95 гг. Спб., 1896, с. 38. 7. Романов Б. А. История дипломатических отношений. М., 1964, с. 225. 8. Лобач-Жученко Б. М. Порт-Артур. Спб., 1904, с. 4. 9. Мирный В. А. Боевой дневник унтер-офицера в русско-японскую войну. М., 1912,с. 2–3. 10. Немирович -Данченко В. И. На войну. М., 1904, с. 21. 11. Козьмин Г. Дальний Восток. Воспоминания и рассказы. Спб., 1904, с. 191. 12. РГАВМФ. Фонд 907 (Управление строителя Порт-Артура), Оп. 1, Д. 178.лл. 55–56 13. Русско-японская война 1904–05 гг. Работа военно-исторической комиссии по описа- нию русско-японской войны. т. VIII Оборона Квантуна и Порт-Артура, ч. 1. Спб., 1910, с. 35–36. 14. Нодо Л. Письма о войне с Японией. Спб., 1906, с. 164. 15. Кеппен В. Климатоведение. Спб., 1912, с. 112. 16. Шварц А. В., Романовский Ю. Д. Борьба за Порт-Артур. Спб., 1907,с. 10. 17. Е. К. Сибирские казаки. Их быт, организация и первые действия в русско-японской войне. Кишенев, 1904, с. 27–28. 18. Шварц А. В., Романовский Ю. Д. Указ. соч., с. 10. 19. Головачев П. Россия на Дальнем Востоке. Спб., 1904, с. 71. 20. там же. 21. Русско-японская война. Работа военно-исторической комиссии. с. 34. 22. . Португалов Н. М. После Цусимы. Воронеж, 1910, с. 380. 23. Козьмин Г. Указ. соч., с. 172. 24. там же. 130 131 25. РГАВМФ. Ф. 907. Оп. 1. Д. 59, л. 2. 26. там же, л. 3. 27. там же, л. 8. 28. Муров Г. Т. Люди и нравы Дальнего Востока. Томск, 1901, с. 11–12. 29. РГАВМФ. Ф. 907. Оп. 1. Д. 99, л. 2. 30. Шварц А. В., Романовский Ю. Д. Указ. соч., с. 22. 31. Осада Порт-Артура. Критико-историческое исследование, составленное Германским большим генеральным штабом. Спб.,1908,с. 37–38. 32. РГАВМФ. Ф. 907. Оп. 1. Д. 118, л. 5–6. 33. там же, л. 10. 34. там же, л. 12. 35. там же. 36. там же, л. 47. 37. там же, л. 41. 38. Гюббенет В. Б. В осажденном Порт-Артуре. Очерки военно-санитарного дела и замет- ки по полевой хирургии. Спб., 1910, с. 6. 39. там же, с. 5. 40. Шварц А. В., Романовский Ю. Д. Указ. соч., с. 10. 41. Немирович-Данченко В. И. Указ. соч., с. 123. 42. Козьмин Г. Указ. соч., с. 167. 43. Русско-японская война. Работа военно-исторической комиссии… с. 2–3. 44. там же, с. 32. 45. Козьмин Г. Указ. соч., с. 173. 46. Немирович-Данченко В. И. Указ. соч., с. 123. 47. там же, с. 122. 48. Русско-японская война. Работа военно-исторической комиссии… с. 32–33. 49. Козьмин Г. Указ. соч., с. 173. 50. Никитин Д. В. Как началась война с Японией. // Порт-Артур. Воспоминания участни- ков. Нью-Йорк, 1955, с. 48. 51. Козьмин Г. Указ. соч., с. 177. 52. Немирович-Данченко. Указ. соч., с. 126–127. 53. N. S. Из дневника артурца. Уфа, 1906, с. 15. 54. Козьмин Г. Указ. соч., с. 174–175. 55. там же, с. 178. 56. Лобач-Жученко Б. М. Указ. соч., с. 8. 57. там же, с. 11–12. 58. там же, с. 18–19. 59. РГАВМФ, Ф. 907. Оп. 1. Д. 112. лл. 21–23 60. там же, л. 33. 61. там же. 62. там же, Д. 125, л. 51. 63. См.: Сорокин А. И. Оборона Порт-Артура. М.,1952, с. 27. 64. Португалов Н. М. Указ. соч., с. 46. 65. РГАВМФ. Ф. 907. Оп. 1. Д. 117. л. 31. 66. Шацилло К. Ф. Русский империализм и развитие флота. М., 1968, с. 44. 67. Козьмин Г. Указ. соч., с. 199. 68. Немирович-Данченко В. И. Указ. соч., с. 126. 69. РГАВМФ. Ф. 763 (Русско-японская война 1904–1905 г.: Коллекция). Рп. 1. Д. 26.л. 6. 70. там же, Ф. 907. Оп. 1. Д. 112, л. 43. 71. там же, л. 51. 72. там же, Ф. 467 (Военно-морской штаб наместника на Дальнем Востоке), Оп. 1, Д. 451, л. 99. 73. Козьмин Г. Указ. соч., с. 181–182. 74. Лобач-Жученко Б. М. Указ. соч., с. 29. 75. Козьмин Г. Указ. соч., с. 198–199. 76. Новый Край. 1904. 3 января, с. 2. 77. Козьмин Г. Указ. соч., с. 200–202. 78. там же, с. 276. 79. Русско-японская война. Работа военно-исторической комиссии… с. 69. 80. Немирович-Данченко В. И. Указ. соч., с. 125. 81. Козьмин Г. Указ. соч., с. 174. 82. Немирович-Данченко В. И. Указ. соч., с. 143. 83. Белавенец П. И. Нужен ли нам флот и значение его в истории России. // Военно-морская идея России. Духовное наследие Императорского флота. М., 1997, с. 21. 84. Кладо Н. Л. Значение флота в ряду военных средств государства. // там же, с. 72. 85. Савинкин А. Е. Русская военно-морская идея. // там же, с. 504. 86. Ларенко П. Страдные дни Порт-Артура. Спб., 1906, с. 22–24. 87. Лобач-Жученко Б. М. Указ. соч., с. 25. 88. Ларенко П. Указ. соч., с. 22. 89. Верещагин А. В Китае. Воспоминания и рассказы. Спб., 1903, с. 51. 90. Норригаард Б. В. Великая осада Порт-Артура и его падение. Спб., 1906,с. 14. 91. Липкин М. Очерки и рассказы из военного быта. Варшава, 1907, с. 25. 92. Кравченко Н. На войну. Спб., 1906, с. 100–101, 156. 93. Козьмин Г. Указ. соч., с. 195–196. 94. там же, с. 193–194. 95. Новый край. 1904, 11 января, с. 3. 96. Ножин Е. К. Правда о Порт-Артуре. Спб., 1906, с. 16. 97. Нодо Л. Указ. соч., с. 124. 98. Клеман де Грандпре. Падение Порт-Артура. Спб., 1908, с. 89. 99. Ножин Е. К. Указ. соч., с. 108. 100. Верещагин А. Указ. соч., с. 92–94. 101. РГАВМФ. Ф. 417 (Главный Морской штаб), Оп. 1, Д. 1509, л. 201. 102. там же, Ф. 467, Оп. 1. Д. 451. л. 89. 103. Муров Г. Т. Указ. соч., с. 124. 104. Кузнецов М. История проституции в России. // История проституции. Спб., 1994, с. 141. 105. Козьмин Г. Указ. соч., с. 190–191. 106. Лобач-Жученко Б. М. Указ. соч., с. 18. 107. Марво А. Болезни солдата. Спб., 1895, с. 829. 108. Кузнецов М. Указ. соч., с. 229. 109. Риттих А. Русский военный быт в действительности и мечтах. Спб.,1893, с. 135. 110. Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. Спб., 1897, с. 221. 111. Шрейдер Д. И. Указ. соч., с. 44. 112. Давидович-Нащинский В. Н. Воспоминания старого моряка. б. ч., София, с. 26. 113. Холмогоров А. В осаде. Воспоминания порт-артурца. Спб., 1905, с. 36. 114. Баженов В. П. Японская кампания (дневник полкового врача). Тула, 1926, с. 41. 115. Шрейдер Д. И. Указ. соч., с. 46. 116. там же, с. 38. 117. Мигулин В. Война и наши финансы. // Русь, 1904, июль-август.
санников: А. В. Лысёв. Русско - японская война : особенности бытового лексикона защитников Порт -Артура в 1904 г . В истории войны существует особая область, изучение которой позволяет лучше понять и прочувствовать, какими языковыми категориями пользовались ее участники. Это область военного лексикона. Того лексикона, которого нельзя найти в приказах и циркулярах, но который употреблялся в военном быту в большей или в меньшей степени на всех уровнях — от нижнего чина до высшего командного состава. Эта своеобразная терминология представляет собой целый конгломерат слов и выражений. Многие из них ведут свою историю от предыдущих кампаний. Значительная их часть была порождена Русско-японской войной. В этом первом для России крупном столкновении новых видов техники и вооружений вошли в обиход многие определения, употреблявшиеся впоследствии и в Первую мировую войну (например, «чемоданы» — тяжелые снаряды). В данной тематике особенный интерес представляет история осады крепости Порт-Артур. Не секрет, что существуют различия между морским и сухопутным военным лексиконом. Существует и градация в употреблении тех или иных выражений в зависимости от чина и круга, к которым принадлежал употреблявший то или иное выражение. Тем не менее, наряду с корпоративными особенностями лексикон защитников крепости нес в себе признаки общности многих выражений, как для солдат и матросов, так и для их офицеров. Этому способствовали боевые действия в ограниченном географическом пространстве, участие моряков в обороне крепости с суши, изменения, которые принесла в быт гарнизона и эскадры война. Разумеется, корпоративность сохранялась, но тесное общение людей, принадлежавших к разным родам оружия, к числу гражданских лиц, насыщенность событиями позволяют говорить о специфике бытового языка Порт-Артура военного времени. Поскольку все эти люди принадлежали одной эпохе, многие термины характерны для военного лексикона русско-японской войны и духа того времени в целом. Особо широкое употребление имел военно-морской лексикон, ибо крепость была базой главных сил 1‑й эскадры флота Тихого океана. Многие солдаты гарнизона и моряки эскадры принимали участие в подавлении Боксёрского восстания в Китае, были награждены орденами и медалями. О таких старых своих сослуживцах в офицерской среде говорилось: «Вместе охотились за орденами»1. Отношение к знакам отличия, полученным за китайские дела, было весьма скептическим. Такие награды продолжали называть «темляками» или «клюквой» (последнее относилось к ордену св. Анны 4‑й степени). Нижние же чины именовали эти кресты просто «ненастоящими»2. Во многом это определялось отношением к азиатам как к противникам, не достойным европейцев. Причем до 1904 г. подобным образом воспринимали в бытовом сознании, как китайцев, так и японцев. Относительно японцев всеобщую известность приобрело определение императора Александра III, брошенное им после инцидента в городе Оцу, когда на Николая Александровича, наследника российского престола, было совершено покушение японским полицейским. С тех пор японцев стали презрительно именовать «макаками». В Артуре подобрали для них целый ряд эпитетов: «вооруженные малютки»3, «люди в коротких кофтах»4 (по детали национального костюма). Пренебрежительно звучало название «культуртрегеры Дальнего Востока»5 (немецкие газеты именовали японцев носителями культуры в Дальневосточном регионе). Некоторые без обиняков заявляли, что японцы сплошь «дикари, поверхностная культура»6. И уж, разумеется, общим для всех азиатов было словечко «косоглазые»7. Когда же в 1904 году разразилась война и начала вскрываться неподготовленность к ней России по многим параметрам, в Порт-Артуре стало крылатым определение генерала Смирнова относительно текущей кампании: «Война «макаков» против «кое‑каков»«8. Ночная атака японских миноносцев 27 января, выведшая из строя три российских корабля, вызвала массу кривотолков в адрес моряков. Артурские обыватели были отлично осведомлены о банкете, состоявшемся вечером 26 января в честь именин М. И. Старк, супруги вице-адмирала О. В. Старка, на который были приглашены многие офицеры флота. Служащий Красного креста Ю. В. Васильев отмечал по этому поводу: «Моряков иначе не зовут как именинниками»9. В глазах артурцев атака 27 января была отражена, «несмотря на именины, полную неподготовленность и неожиданность»10. Нападение до объявления войны было саркастически названо «новым приемом»11 японцев. Так потом именовали и все последующие хитрости врага, который «про-делывает номера»12. Последнее выражение служило критикой для учебных эволюций российской эскадры. Так, в феврале виновник столкновения на рейде командир миноносца «Боевой» был моментально прозван «губителем миноносцев»13. Справедливости ради отметим, что в первые месяцы войны к эскадре в целом относились если не благоговейно, как прежде, то, по крайней мере, весьма почтительно. Сразу с началом боевых действий из Порт-Артура хлынул поток гражданских лиц, уезжающих в Россию. Таких называли «эмигрантами». Ругательным стало слово «неврастеник», означающее ту же категорию14. После первых обстрелов крепости с моря в январе-феврале стали стихийно возникать укрытия и блиндажи. Впервые в Артуре о блиндажах услыхали из приказа генерал-лейтенанта А. М. Стессе-ля, в котором генерал называл жителей Артура жалкими и трусливыми «блиндажистами». Он запретил постройку укрытий в городе15. Вскоре, однако, строительство укрытий развернулось полным ходом, но слово «блиндажист» прижилось как определение всякого, отсиживающегося в тылу. Солидные защитные сооружения именовались «бетоном», а находиться в них означало «пойти в бетон»16. Война в первые же дни отразилась на артурском рынке. О желающих нажиться на тяжелом положении, о всевозможных спекулянтах и нерусских торговцах говорили, что они «начали изнурительную осаду обывательского кармана и желудка»17. Причем повышение цены было двух категорий: «Случайное обдирание» — если удавалось хорошо продать товар довоенный, и «естественное обдирание» — если продавали поставки военного времени18. Впрочем, в государственных учреждениях дела обстояли не лучше. Тот же Ю. В. Васильев отмечал, что для нормальной работы порта «всюду нужна смазка, иначе все скрипит». Война никоим образом не повлияла на подобного рода отношения, и до самого конца осады в Артуре употребляли старинные российские выражения «давать смазку» или «смазать»19 тем, кто держал дело «в рукаве»20. Зато, если удавалось провернуть какое‑либо дело без материальных затрат, удовлетворенно говорили, что смогли «заполучить на шарманку»21. О распространении странного поветрия писал Васильев: «Среди японцев распространяется болезнь «бéри-бéри», выражающаяся в сонливости, онемении конечностей и затрудненном дыхании. (У нас тоже распространяется, говорят, болезнь бери-бери, но с другим ударением: берú-берú.)» 22. Начавшаяся война отнюдь не стерла всегда существовавшее разграничение между моряками и «армейскими». «Армейскими», кстати, называли и корабельных инженеров-механиков, которые постоянно «бывают в низах»23 (то есть в трюмах корабля). Стрелков в морском лексиконе продолжали именовать «серыми шинелями». Офицеры в своих разговорах называли нижних чинов «митюхами» и «ваньками». Однако морские офицеры, упоминая о действиях на суше, ни-когда не забывали подчеркнуть, что там сражаются «серые ваньки»24. Этим с особой гордостью отмечалась собственная принадлежность к флоту. Надо отметить, что гарнизон также не оставался в долгу. За пассивный образ действия о главных силах флота иронически заявляли, что «эскадра броненосцев Тихого океана объявила себя в строгом нейтралитете»25. К такому определению присоединились команды крейсеров и миноносцев, которым постоянно приходилось выходить в море. Боевая деятельность малых судов породила ряд своих специфических выражений. Сами миноносцы, как уже отмечалось, по месту постройки делились на «француженок», «немцев»26 и собранных на Невском заводе — «соколов»27. Отправиться на миноносце в ночное дежурство именовалось «сходить в ночное», предпринять дальнюю разведку на миноносце или паровом катере — «ходить в авантюры»28. Испрашивать разрешение у начальства на подобное мероприятие — «мазать корму»29 или «колыхнуться»30. Японские блокирующие суда устаревших конструкций типа «Итцукушима», «Матцушима» именовались «шимами»31, тихоходные броненосцы береговой обороны — просто «мелочью», которая наши корабли «заманивает на интерес»32. Перестрелка между линейными судами характеризовалась на миноносцах весомым выражением «швырять друг в друга тяжелыми предметами»33. В противовес этому 120‑мм снаряды с «Новика» и более мелких калибров с миноносцев звались «легковесными гостинцами»34. Отряды кораблей эскадры, ходившие для поддержки флангов сухопутного флота, именовались «наши современные викинги»35. Сами миноносцы получили прозвище «ласточек войны»36 (столь лест-ный отзыв распространялся, естественно, только на свои миноносцы). Условия быта были на этих «ласточках» не самые комфортабельные. Офицеры спали в кают-компании, разгороженной на ночь плащпалатками. Как уже отмечалось, такие клетушки громко именовались «палатами»37. Некоторые фразы отражают особенности морского и сухопутного лексикона применительно к одним и тем же понятиям. Например, моряки (даже на сухопутном фронте) никогда не говорили о человеке «раненый». Всегда звучало определение «подбитый»38. Армейским, в свою очередь, могла принадлежать такая фраза о кораблях: ««Ретвизан» и «Паллада» ранены»39. На броненосцах все легкобронированные либо вовсе небронированные суда пренебрежительно назывались «картонными кораблями»40. О славном «Новике» с больших кораблей можно было услышать иной раз кроме похвал и то, что это «коробка для машин», умеющая лишь «форсить ходом», да к тому же еще с «балаганом» на палубе (выходы крейсера в море сопровождались игрой оркестра) 41. Пароход «Богатырь», ставивший мины под командой лейтенанта Волкова, офицера с заградителя «Амур», получил имя «маленького Амура»42. Несправедливо страдал от обидных определений тралящий (бывший землечерпательный) караван. Он выполнял самую ответственную работу, обеспечивая безопасность выходов эскадры в море. Суда этого каравана («Инкоу» и «Новик») называли «грязнухами» и «черпалями»43. Зато среди миноносцев большим почтением пользовалась водяная баржа. За ней выстраивалась очередь, и трюмные машинисты «за чарочку» нанимали катера, дабы подтащить баржу к себе и первым заправиться пресной водой44. Транспорты назывались попросту «грузовиками»45. Любопытной представляется армейская классификация военных судов: броненосец сухопутные могли именовать «бронепоездом»46, миноносец — «маленьким броненосцем»47. Таким образом, флот даже в восприятии собственных составных частей — судов различных рангов — не был однороден. Известное развертывание событий войны на море, вынужденное участие или неучастие определенных классов кораблей порождало соответствующие настроения их команд, взаимоотношения между ними и, как следствие, обогащало артурский лексикон теми или иными выражениями. Минная война на море породила выражения, употреблявшиеся в Артуре решительно всеми. В начале мая временно исполняющим должность командующего флотом вице-адмиралом Витгефтом был отдан знаменитый приказ № 55. По нему полагалось денежное вознаграждение за каждую вытраленную мину. За минами на рейде развернулась настоящая охота. Окрик «рыба плавает»48 означал, что мина на поверхности воды. Одновременно с этим возник ряд выра-жений с глаголом «тралить»: «Тралить новости»49 — пойти узнать что‑нибудь новенькое; «вытралить»50 — достать дефицитный товар; «потралил бы»51 — занялся бы делом. Распространение самых неправдоподобных слухов сделало слово «очевидец» синонимом недоверия. Обыватели шутили: «Недаром говорят: очевидцу не верь»52. Вся недостоверная информация именовалась «верными сведениями»53, а распространять слухи означалось «рассказывать из‑за кулис»54. Предметами для разного рода толков были, разумеется, деблокада и Маньчжурская армия. Среди артурцев ходил анекдот, будто бы японцы, зная, чем живет осажденный город, кричат со своих позиций: «Не стреляй, в Куропаткина попадешь»55. Средоточием всех слухов, местом для прогулок, общения и вообще главной достопримечательностью города была так называемая «галерка», или «этажерка»56. Прогулочные дорожки «этажерки» именовались «полками» (отсюда, собственно, и возникло само название «этажерка»). Житель города Н. Веревкин вспоминал: «Ряды полок «этажерки» пестрят движущимися фигурами гуляющих. Преобладают мичмана»57. «Фланировать»58 означало прогуливаться в сем благословенном месте. Для обозначения общественных настроений су-ществовал целый спектр понятий, а именно: «Галерка будирует»59 — выражение общественного протеста; «галерка рассуждает»60 — гражданские либо дилетантские мнения и суждения о войне; «рассказы с галерки»61 — городские слухи. Любимым делом артурца было «зайти потралить новостей»62 на галерку. Первые месяцы общество развлекалось тем, что (по выражению местных обывателей) «смотрело войну»63 на море с прилегающих высот. Флотскую молодежь, прогуливающуюся по «этажерке», за белые мундиры называли «зайчиками»64. До конца июля, пока не начались обстрелы города с суши, на «этажерке» каждое воскресенье звучала музыка. В среде младшего и среднего командного звена российского флота было распространено выражение «стоять сбоку», или «собачка»65. Это означало — нести ночную вахту, доставлявшую более всего хлопот. Название «собачки», которые выходят «понюхать»66 (то есть разведать), перекочевало на японские легкие крейсера и номерные миноносцы. Последние именовались так из‑за доставляемой ими массы неприятностей. Самих японцев называли «джанами», или «дженами»67. Так выражались, главным образом, офицеры, владевшие английским языком. Нижние же чины говорили просто «япошú»: «Пострелять япошей»68 означало поучаствовать в деле. В случаях, когда приходилось совсем плохо, офицеры говорили: «Это не модель»69, или что
санников: «никогда еще такой Панамы не было»70 (намек на экономические затруднения при строительстве Панамского канала). У нижних чинов существовало выражение «надо пачпорта»71 (то есть пора уносить ноги). О ночных атаках брандеров матросы говорили, что японец «пускает брандерей»72. Как среди нижних чинов, так и среди офицеров было распространено модное словечко «обалдеть», имевшее всевозможные оттенки смысла. Так, Васильев приводит реплику солдата: «Меня офицер послал к начальнику получить материал, а как я к нему пойду, когда он еще спит! Они, офицеры‑то, больше нашего обалдевают»73. Или, скажем, офицерские рассуждения на морскую тематику: «Вильгельмс <знакомый мичман. — А. Л.> рекомендует назначить командующим флотом Линдестрема и говорит о нем так: «Это настоящий упрямый чухна и уж раз решился сделать что‑нибудь, то поставит на своем. Он очень храбрый, только во время опасности обалдевает, и тогда нужно, чтобы около него был советник, который руководил бы им»«74. В письме мичмана Егорьева к отцу (крейсер «Россия») можно прочесть следующее: «Каково же было мое удивление <…> видя вдруг перед собой японскую рожу в костюме нашего машиниста с ленточкой «Россия». Это кули, подобранный плавающим <…> в полном обалдении»75. Владивостокский отряд крейсеров звался в Артуре «наша северная эскадра»76. Выход в запас у нижних чинов именовался «вольной». Васильев, вспоминая предвоенный период, пишет: «Должно быть, о квантунских солдатах забыли. Быт их, быть может, улучшился, но срок службы увеличился. Не раз они меня спрашивали: «Почему нас не отпускают, когда срок давно вышел? Войну, что ли, ждут. Давно бы уж пора вольную получить, а все не отпускают, точно забыли про нас»«77. Забавно было наблюдать отношения солдат и китайцев. Весь лексикон ограничивался несколькими словами: «ломайла», «ходя», китайцы отвечали «утунда» («не понимаю») и как‑то ухитрялись понимать друг друга. Некоторые китайские слова начинали приобретать права гражданства. Солдаты с ними настолько освоились, что и во взаимоотношениях между собой стали употреблять их. Можно было наблюдать такую сцену: едет повозка по косогору, едва не валится на бок, рядом идет солдат и кричит вознице сердито: «Ломайла, ломайла!» Возница продолжает кренить, солдат выходит из себя и кричит громче: «Ломайла!» с прибавлением крепкого русского слова78. В такой же манере говорили и с японцами. Самым распространенным в общении между нижними чинами и японскими пленными было выражение «давать кури-кури» — угощать табаком79. Нельзя отказать в чувстве юмора мичману Ренгартену, именовавшему свою японскую лошадку Камимурой. Лошади местной маньчжурской породы назывались «монголами». Морские офицеры для выезда на наблюдательные посты и телефонные станции в горах с апреля 1904 г. были снабжены лошадьми. На эскадре они получили прозвище «нашей кавалерии»80. Вообще, иногда встречались довольно забавные клички животных, так или иначе связанные с войной, эскадрой, либо местопребыванием корабля. Например, мичман Дараган с броненосца «Цесаревич» пишет: «Какая прелесть наши собаки <…> Главных представителей два: большое животное Тулон <броне- носец строился в этом французском городе. — А. Л.> и маленький китайский щенок. Одно из его имен Семафорка, так как он был захвачен вместе с китайцами, семафорившими японцам»81. Газета «Новый край» от 1 июля 1904 г. помещает объявление о пропаже щенков по кличкам Баян и Аскольд (название крейсеров эскадры), принадлежавших одному поручику крепостной артиллерии. У одного офицера встречается конь по кличке Бойка («бойками» или «боями» называли в Маньчжурии и на Квантуне китайскую прислугу) 82. Приехавших молодых мичманов окрестили на эскадре «детским садом», или «младенцами»83. Зато инженера Кутейникова, прибывшего из Петербурга, на поврежденном «Цесаревиче» уважительно именовали «механическим генералом»84. Вообще, любого специалиста в своем деле на корабле называли «академиком»85. Сохранилось таким образом много старых флотских и сухопутных определений: получающий более всего писем звался «женихом»86. С началом тес-ной блокады сей титул в Порт-Артуре исчез, и появилось для всех старинное определение «сиделец»87. Все развлечения тогда сводились к просмотру изредка получаемых журналов. Это называлось «сходить на картинки». Дараган пишет об одном из таких досугов: «Григорович получил журналы с картинками и прислал их нам. Я ходил вчера вечером по миноносцам и приглашал товарищей «на картинки»«88. Не владеющий свободно ни одним из иностранных языков офицер носил кличку «серый»89 (особенно обидно она звучала на судах, достигших иностранных портов и разоружившихся там). Корабельная лавка для нижних чинов именовалась «монополькой»90, лавка потребителей Квантуна — «потребиловкой»91. Последнее название было уже давно характерно для многих регионов России, в том числе и для Дальнего Востока. Очень скоро после появления в Артуре питерских рабочих ругательным стало слово «специалист»92 ввиду нетрезвого образа жизни последних. Те в свою очередь, возмутились, заявив, что нетрезвый образ жизни ведёт только последняя партия рабочих, не имеющая ничего общего с балтийцами93. Таким образом, честь «балтийцев» была спасена. Тем не менее, алкогольная тема для Артура была крайне актуальной. Несмотря на все запреты, спиртные напитки употребляли на протяжении всей осады. Без сомнения, это нашло отражение и в лексиконе. Фразы типа «поставить флакончик», «мумчик» или «редерерчик»94 вряд ли можно отнести к типично артурским — так говорили во всей России. Несколько больший интерес представляет загадочное упоминание у Васильева о том, что в Порт-Артуре «участились крюшоны»95. «Крюшонами» местные острословы стали называть свои вечеринки, после того как была ограничена продажа алкогольных напитков, по своей крепости превышающих крепость пива (ошибочно предполагалось, что уменьшится и потребление таковых). Излюбленным местом артурцев был ресторан «Саратов». Художник Н. Кравченко писал: «Надо вправду сказать, кормят здесь не худо, но особенно дорого, и большинство артурцев считают «Саратов» порт-артурским «Палкиным»«96. Кроме того, существовал ресторан «Звездочка» (бытовало выражение «пойти к Звездочке»97, где можно было «повинтить»98 — сыграть в винт). Вина поставлялись «от Соловья»99 (торговая сеть магазинов И. Ф. Соловей в Порт-Артуре). Также до последних месяцев осады работали Морское и Военное собрания100. Во время осады многие обыватели и даже офицеры начали столоваться сообща. Таких называли «коммунарами». «Артурский обыватель» (псевдоним Н. Веревкина, сотрудника газеты «Новый край») писал: «Живем по‑новому. Живем коммунами»101. Он же отмечает, что разговоры в Артуре осенью 1904 г. делились главным образом по двум темам: «воинственное» и «съестное». Хороший стол именовался «ужином не по осадному времени»102. Была даже особая категория —«артурные подарки» — все, относящееся к съестным припасам103. Обстрел мог именоваться по‑разному: «камуфлет», «бомбардос»104, «бум-бум»105 или просто «музыка»106. Выражение «мордянка» означало любое вооруженное столкновение, и было общеупотребительным как в гарнизоне, так и на эскадре107. Когда начались обстрелы города из 11‑дюймовых орудий, их тяжелые снаряды получили массу названий: «чемоданы», «паровозы»108, «автомобили», «шептуны», «чушки»109. Снаряд при полете «шепчет» или «тарахтит», говорили нижние чины110. Снаряды более мелких калибров именовались «блямба-ми»111. Среди офицеров появилось теперь выражение «провести ночь по‑европейски»112 — спать раздетым в кровати, что удавалось крайне редко. Находиться под обстрелом именовалось «качаться на брандспойтах»113 (на судах во время боя поливали палубу водой). В таких случаях говорилось, что японцы «устроили дивертисмент»114 (т. е. представление, «Дивертисмент» — название одного из артурских театров). Долгое время не могли открыть одну из японских батарей. Так родилась легенда о «травяном капитане» (он же «гаоляновый червяк»)115, который будто бы ходит незамеченным в высокой траве у самых наших позиций и корректирует японский огонь. Для корректировки русского огня и разведки в Порт-Артуре был организован Воздухоплавательный парк во главе с лейтенантом Лавровым. Сшитый из цветных лоскутков шелковой материи воздушный шар называли «попугаем»116. После начавшихся обстрелов рейда с суши часть команд больших кораблей была переселена на Тигровый полуостров, где занималась хозяйственными делами. За ними закрепилось прозвище «хуторяне»117. Отношение к морякам изменилось к худшему. Васильев писал: «У нас все как‑то сконфужены за моряков, а они ничего, форса не теряют»118. С началом обстрелов съехала на берег и часть морского начальства, обосновавшись в местах расположения загородных дач. Место жительства морского начальства называлось «дачные места»119. Приказы командования именовались «распоряжениями с дачных мест»120. На офицерских дачах иногда располагалось и командование больших кораблей. Например, на одной из записок указано: «на дачу крейсера «Баян»«121. Место пребывания руководителей обороны крепости именовалось «блиндаж Трех Советников»122. Следует отметить, что представители командования среди нижних чинов, офицеров и обывателей имели свои прозвища. Начать нужно, разумеется, с самого наместника его императорского величества на Дальнем Востоке адмирала Алексеева. Алексеев не без иронии именовался «Обожаемым»123 или «Боярином»124. Адмирала Вильгельма Карловича Витгефта за глаза звали фамильярно «Вилей»125, адмирала Карла Петровича Иессена — попросту «Карлой»126. Младший флагман князь Ухтомский именовался на эскадре «князинькой»127. Клички давались и соответственно образу жизни. Первым такой чести удостоился адмирал И. К. Григорович, назначенный командиром порта Артур. За проживание в блиндаже на берегу его окрестили «Иоанном Пещерным»128 (в иных кругах бытовал вариант «Иван Блиндажный»129). Прозвище «Черномор»130 имел заведующий минной обороной адмирал Лощинский, прибывший в Порт-Артур с Черноморского флота. Адмирал специализировался на огородничестве, а потому команды находившихся в его ведении разбитых миноносцев горько шутили, что стоят на приколе «в огороде Лощинского»131. Лощинским была организована ловля и продажа рыбы. За это можно было услышать о нем такую фразу: «Кто чем, а адмирал Лощинский всё по хозяйству»132. Даже некогда доблестный командир крейсера «Баян» Р. Н. Вирен в конце осады получил на эскадре прозвище «блиндажного адмирала»133. Штабные денщики гордо именовались среди нижних чинов «аристократами». «Это уже крупные единицы, — писал о таких персонах корпусной контролер С. Я. Гусев, — к которым все прочие относились с почтением, как к начальствующим лицам»134. В сентябре — ноябре 1904 г. шел систематический расстрел остатков эскадры на порт-артурском рейде. Один за другим погибали корабли135. Разумеется, это рождало горькие чувства и соответствующие сентенции. П. Ларенко замечал по этому поводу, в частности, следующее: «Кто‑то сказал крылатое слово, которое слышишь теперь по- всюду: у японцев Того, а у нас никОго»136. Так заканчивалась русская история «китайского Гибралтара»137 (еще одно название Порт-Артура за его положение в Печилийском заливе). Осаждали его маленькие «англичане Востока»138 (очередное прозвище японцев в образованных кругах). Для русских эта крепость находилась «совсем за границей»139 (выражение, употреблявшееся нижними чинами для обозначения Квантунского полуострова из‑за его отдаленности). Вообще, термины, которыми окрестили артурцы те или иные места в городе, употреблялись практически во всех кругах. Например, «Тигровка» (Тигровый полуостров), «масляный буян» (склады горючих материалов), «минный городок» и т. д. 140, Далекий и столь важный в стратегическом отношении Корейский пролив звался «жёлтым Босфором»141. Зачастую сложные для русского языка китайские названия изменялись нижними чинами. Например, название высоты Ляотешань (Спина Дракона) коверкалось на «Лятишан» и т. п.142. Данный перечень слов и выражений порт-артурского бытового жаргона, думается, далеко не полный. Однако представляется возможным сделать некоторые выводы. С одной стороны, этот жаргон объединял в наиболее общеупотребительных своих выражениях практически все русскоязычные слои крепости, как военные, так и гражданские. С другой стороны, год осады не сумел до конца устранить корпоративные особенности в восприятии самих себя солдатами и ма-тросами. Хотя совместная борьба на сухопутных рубежах, несомненно, сильно их сблизила. Сохранение этой корпоративности в еще большей степени осталось характерным для морских и сухопутных офицеров. Вплоть до самой сдачи крепости вспыхивали инциденты между «флотскими» и «армейскими». Примером может служить хотя бы случай офицерской потасовки в морском собрании 9 октября 1904 г., когда дело дошло практически до применения холодного оружия143. Причиной было растущее озлобление гарнизона по адресу моряков, выразившееся в емком слове «самотопы». «Отношение публики к нам по‑прежнему возмутительное <…> было несколько случаев битья физиономий господам штатским за название «самотопы»», — писал мичман Егорьев отцу144. Не следует, конечно, забывать, что по большому счету и «сухопутные», и моряки делали одно общее дело. Тем не менее, представляется интересным проследить их взаимоотношения на бытовом уровне. Тогда воссоздается восприятие войны, если не отдельным человеком, то, по крайней мере, сходными социальными слоями. Следовательно, историческая картина становится более полной. Этому значительно способствует изучение бытового разговорного лексикона Порт- Артура военного времени. Список литературы Булгаков Ф. Н. Порт-Артур. Японская осада и русская оборона его с суши и моря. СПб., 1905. Т. 1. Веревкин Н. Странички из дневника. Очерки из жизни осажденного Артура. СПб., 1905. Голицинский А. На позициях Порт-Артура. Из дневника ротного и батальонного коман- дира. СПб., 1907. Гусев С. Я. Свежие раны. Воспоминания корпусного контролера о русско-японской во- йне. СПб., 1911. Костенко М. Н. Осада и сдача крепости Порт-Артур. Киев, 1907. Кравченко Н. На войну! СПб., 1906. Ларенко П. Страдные дни Порт-Артура. СПб., 1906. Т. 2. Лобач-Жученко Б. М. Порт-Артур. СПб., 1904. С. 18–19. Перов В. В. Дневник офицера-интенданта В. В. Перова // Земство. 1995. № 1. Штер А. П. На крейсере «Новик». СПб., 1907. References Bulgakov F. N., Port-Artur. Iaponskaia osada i russkaia oborona iego s sushi i moria [Port Arthur. Japanese siege of the Russian defense of its land and sea], St. Petersburg 1905, Vol. 1. Golitsin A., Na pozitsiiakh Port-Artura. Iz dnevnika rotnogo i batalionnogo komandira [On the positions of Port Arthur. From the diary company commander and battalion commander], St. Petersburg 1907. Gusev S. J., Sveziie rany. Vospominaniia korpusnogo kontrolera o russko-iaponskoi voine [Fresh wounds. Memoirs of the Comptroller of Army Corps about the Russo-Japanese war], St. Petersburg 1911. Kostenko M. N., Osada i sdacha kreposti Port-Artur [The siege and surrender of the fortress of Port Arthur], Kiev 1907. Kravchenko N., Na voinu! [To war!], St. Petersburg 1906. Larenko P. Stradnyie dni Port-Artura [Busy days of Port Arthur], St. Petersburg 1906, vol. 2. Lobach-Zhuchenko B. M., Port Artur [Port Arthur], St. Petersburg 1904. Perov V. V. Dnevnik ofitsera-intendanta V. V. Perova [The Diary of quartermaster Vladimir Perov], in: Zemstvo, 1995, # 1. Stehr P. A. Na kreisere Novik [On the cruiser «Novik»], St. Petersburg 1907. Verevkin N. Stranichki iz dnevnika. Ocherki iz zhizni osazhdennogo Artura [Pages from the diary. Sketches from the life of the beleaguered Arthur], St. Petersburg 1905. Примечания 1 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 201. Л. 88. 2 Костенко М. Н. Осада и сдача крепости Порт-Артур. Киев, 1907. С. 66. 3 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 179. Л. 74. 4 Там же. Л. 265. 5 Там же. Д. 180. Л. 22. 6 Там же. Д. 199. Л. 15. 7 Дневник офицера-интенданта В. В. Перова // Земство. 1995. № 1. С. 101. 8 Костенко М. Н. Указ. соч. С. 67. 9 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 179. Л. 28. 10 Там же. Д. 180. Л. 12. 11 Там же. Л. 117. 12 Там же. Д. 199. Л. 15. 13 Там же. Д. 179. Л. 192. 14 Там же. Д. 201. Л. 137. 15 Там же. Д 171. Л. 47–48. 16 Там же. Д. 194. Л. 238. 17 Там же. Л. 179. Л. 238. 18 Веревкин Н. Странички из дневника. Очерки из жизни осажденного Артура. СПб., 1905. С. 29. 19 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 183. Л. 110. 20 Там же. Д. 194. Л. 205–206. 21 Там же. Д. 183. Л. 53. 22 Там же. Д. 181. Л. 32. 23 Там же. Д. 201. Л. 153. 24 Там же. Д. 194. Л. 9. 25 Там же. Л. 18. 26 Там же. Д. 201. Л. 37. 27 Там же. Д. 219. Л. 90. 28 Там же. Д. 194. Л. 95. 29 Там же. Д. 187. Л. 59. 30 Веревкин Н. Указ. соч. С. 18. 31 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 208. Л. 69. 32 Там же. Д. 199. Л. 33. 33 Там же. Д. 208. Л. 89. 34 Там же. Д. 183. Л. 95. 35 Там же. 36 Веревкин Н. Указ. соч. С. 132. 37 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 208. Л. 89– 90. 38 Там же. Д. 201. Л. 95. 39 Дневник офицера-интенданта В. В. Перова // Земство. 1905. № 1. С. 109. 40 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 199. Л. 17. 41 Штер А. П. На крейсере «Новик». СПб., 1907. С. 35. 42 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 208. Л. 97. 43 Там же. Д. 184. Л. 123. 44 Там же. Д. 194. Л. 184–185. 45 Там же. Д. 179. Л. 154. 46 Там же. Л. 191. 47 Там же. Д. 201. Л. 69. 48 Булгаков Ф. Н. Порт-Артур. Японская осада и русская оборона его с суши и моря. СПб., 1905. Т. 1. С. 166. 49 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 162. Л. 138. 50 Там же. Д. 186. Л. 42. 51 Веревкин Н. Указ. соч. С. 30. 52 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 185. Л. 62. 53 Там же. Д. 186. Л. 84. 54 Там же. Д. 185. Л. 62. 55 Там же. Д. 186. Л. 18. 56 Там же. Д. 201. Л. 43–44. 57 Веревкин Н. Указ. соч. С. 7. 58 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 185. Л. 68. 59 Там же. Д. 186. Л. 18. 60 Там же. Д. 184. Л. 3. 61 Там же. Л. 42. 62 Там же. Л. 134. 63 Там же. Д. 186. Л. 18. 64 Костенко М. Н. Указ. соч. С. 84. 65 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 178. Л. 45. 66 Там же. Д. 208. Л. 106. 67 Там же. Д. 177. Л. 19. 68 Там же. Д. 185. Л. 43. 69 Там же. Д. 201. Л. 75. 70 Там же. Л. 94. 71 Там же. Д. 208. Л. 93. 72 Там же. Д. 184. Л. 108. 73 Там же. Д. 181. Л. 29. 74 Там же. Л. 6. 75 Там же. Д. 173. Л. 18. 76 Там же. Д. 179. Л. 16. 77 Там же. Л. 195. 78 Дневник офицера-интенданта В. В. Перова // Земство. 1905. № 1. С. 136–137. 79 Голицинский А. На позициях Порт-Артура. Из дневника ротного и батальонного ко- мандира. СПб., 1907. С. 49. 80 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 12. Д. 201. Л. 42. 81 Там же. Л. 21. 82 Дневник офицера-интенданта В. В. Перова // Земство. 1905. № 1. С. 113. 83 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 201. Л. 153. 84 Там же. Л. 62. 85 Там же. Л. 64. 86 Там же. Л. 38. 87 Новый край. 1904. 16 мая. 88 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 201. Л. 88. 89 Там же. Л. 144. 90 Там же. Л. 139. 91 Там же. Д. 182. Л. 60. 92 Там же. Д. 184. Л. 105. 93 Там же. Д. 181. Л. 75. 94 Новый край. 1904. 11 января. 95 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 181. Л. 92. 96 Кравченко Н. На войну! СПб., 1906. С. 100–101. 97 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 185. Л. 51. 98 Там же. Л. 68. 99 Там же. Л. 7. 100 Там же. Д. 201. Л. 72. 101 Веревкин Н. Указ. соч. С. 123. 102 Там же. С. 124. 103 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 187. Л. 114. 104 Там же. Д. 177. Л. 18. 105 Там же. Д. 201. Л. 27. 106 Там же. Д. 185. Л. 45. 107 Там же. Д. 201. Л. 83. 108 Там же. Д. 176. Л. 72. 109 Там же. Д. 186. Л. 96. 110 Там же. Д. 187. Л. 36. 111 Там же. Д. 201. Л. 46. 112 Там же. Д. 185. Л. 24. 113 Там же. Д. 177. Л. 21. 114 Там же. Д. 178. Л. 62. 115 Там же. Д. 177. Л. 18. 116 Там же. Д. 183. Л. 157. 117 Ларенко П. Страдные дни Порт-Артура. СПб., 1906. Т. 2. С. 359. 118 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 12. Д. 185. Л. 84. 119 Лобач-Жученко Б. М. Порт-Артур. СПб., 1904. С. 18–19. 120 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 171. Л. 48. 121 Там же. Д. 190. Л. 58. 122 Там же. Д. 194. Л. 140. 123 Там же. Д. 201. Л. 140. 124 Костенко М. Н. Указ. соч. С. 9. 125 Там же. С. 129. 126 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 173. Л. 5. 127 Там же. Д. 171. Л. 20. 128 Там же. Д. 186. Л. 190. 129 Там же. Д. 194. Л. 135. 130 Там же. 131 Там же. Л. 146. 132 Там же. Л. 205–206. 133 Там же. Д. 187. Л. 59. 134 Гусев С. Я. Свежие раны. Воспоминания корпусного контролера о русско-японской войне. СПб., 1911. С. 13. 135 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 206. Л. 104. 136 Ларенко П. Указ. соч. Т. 2. С. 468. 137 Лобач-Жученко Б. М. Указ. соч. С. 4. 138 Новый край. 1904. 28 марта. 139 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 226. Л. 7. 140 Там же. Д. 171. Л. 48. 141 Новый край. 1904. 23 января. 142 Новый край. 1904. 10 июля. 143 РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 20. Л. 77–78. 144 Там же. Ф. 763, Оп. 1. Д. 173. Л. 23.
Сибирецъ:
Сибирецъ:
Ратник: Японская медаль-это их в память о РЯВ?
Сибирецъ: Ратник пишет: это их в память о РЯВ? Да, медаль в память войны 37-38 годов Мейдзи
санников: СИБИРСКИЙ ВЕСТНИК № 121 1905 год. 10 и 11 дружины Государственного ополчения, сформированные в Томске, выступили 16 и 18 сентября 1904 года и были включены в состав тыла Манчжурских армий. 10 дружина назначена для охраны железнодорожных станций от Харбина по направлению к станции Манчжурия, на каждой станции расположено по взводу, кроме станции Фулярды, где штаб дружины находились 2 взвода. Помещались дружинники или в приспособленных фанзах или в багажных отделениях при станциях. Помещения просторные, светлые, чистые. Пища хорошая. На каждого человека ежедневно отпускалось по 1 фунту скотского мяса, 2 ½ фунта хлеба, 1 ½ золотника чаю, 3 золотника сахару и достаточное количество круп для каши и прочего для приварка. Зимняя одежда выдана всем. Изношенные казенные вещи своевременно менялись новыми. Дружинники получали подарки из пожертвований по 2 теплых рубахи и по 2 пары нижнего белья, табак, мыло, бумагу, конверты и прочее. Приятно отметить особую заботливость командира дружины Сомова и ротных командиров, в особенности хорошо знакомого томичам А. Н. Гаттенбергера, доставивших нижним чинам сравнительные удобства к жизни в неприветливой Манчжурии, вдали от родины и семьи. Нельзя сказать, чтобы служба в этой дружине была обременительна. Обыкновенно в суточный караул назначаются 11 человек на 3 поста и человек 12 в ночной дозор. В свободное от службы время нижние чины занимаются частными работами на всех станциях и многие имеют возможность высылать семьям деньги. Призванные в качестве ратников вольноопределяющиеся и гражданские чиновники получили офицерские должности; кроме того, поощрены званиями зауряд-прапорщиков 1 фельдфебель и 2 унтер-офицера. Вообще же штаб дружины старается по возможности скрасить обстановку, в какую, по воле судеб, попали 43 летние «ребята». 11 дружина расположилась, начиная с 125 версты от Харбина на юг по Порт-Артурской ветке в таком порядке; на станции Куанченцзы штаб дружины и 1 рота, на станции Фанцзянтунь 2 рота, на станции Гунчжулин 3 рота, на станции Сыпингай взвод 4 роты и на станции Шуанмяоцзы остальные взводы 4 роты. В ноябре полурота 2 роты командирована южнее Гунчжулина на 10 верст на мост Дун-ляо-хе. На долю этой дружины досталось во всех отношениях тяжелая служба по охране станций и мостов железной дороги. Здесь густонаселенная китайцами местность кишела хунхузами; не проходило дня, чтобы они не появлялись по близости и потому приходилось зорко следить, чтобы предотвратить порчу дороги и мостов. Поэтому, кроме обычных постов по станции и ночных дозоров, выставлялись секреты. Особенно напряженную охрану несла полурота 2 роты на станции Фанцзятунь. Здесь с 23 декабря было приказано усилить дозоры по линии железной дороги, для чего через каждые 3 часа командировались на 15 верст по 3 человека в обе стороны от станции. Таким образом каждый день 48 человек делали по 30 верст. Принимая во внимание численность полуроты в 120 человек и исключая из них караул по станции, секреты, домашний наряд и больных,- большинству приходилось делать 30 верст, менее чем через сутки. В это же время было произведено несколько смотров проезжающими начальниками. Между прочим смотрел командир дружины и остался весьма недоволен видом и строевыми занятиями Фанцзянтунских дружинников, что и выразил тут же, приказав офицерам заниматься строевым образованием «в свободное время» с истомленными солдатами. 30 января на находящийся в 4 верстах от станции мост было сделано нападение японским кавалерийским отрядом, при чем часть моста была взорвана, а также взорвано несколько рельс в 1 версте от станции. Движение было восстановлено через 14 часов. С этого времени охрана приняла другой характер, так как, кроме пограничной стражи, охранявшей мост, приказано назначать по 30 дружинников. Кроме того, кругом станции, в 2 верстах от нее, назначено 6 постов, по 4 человека в каждом, с таким расчетом, чтобы с каждого поста беспрестанно ходили по 1 человеку до соседних постов в обе стороны. Такая служба продолжается до настоящего времени, убавлено лишь 10 человек с моста. Свободных людей не остается. Даже все слабые исполняли домашнюю службу. Отдыхают только днем. По отношению к жизненным удобствам в этой дружине не проявлено заботливости. 1 рота всю осень и зиму жила в полуразрушенной фанз. Где свободно гулял ветер. 1 полурота 2 роты помещалась в багажном отделении при станции, весьма холодном и плохо отапливаемом небольшой, всегда дымящей, железной печью; здесь не было даже устроено нар и люди валялись на полу. Пища плохая, часто кормили свининой, от которой появлялись болезни. Зимняя одежда выдана поздно; отобрана рано, замены износившейся казенной одежды и обуви не было. Никаких подарков дружинники не получали, почему многие нуждаются в белье. Назначенные в эту дружину ратники из гражданских чиновников служили по ротам в качестве строевых рядовых, караульщиков и т.п. Между тем в среде их есть с средним образованием, долго и безупречно служившие по разным ведомствам в качестве классных чиновников. Не получали повышения также и находящиеся в дружине вольноопределяющиеся. В числе находящихся же при штабе дружины писарей нет ни одного, хотя бы окончившего курс в уездном училище; не получил такого образования даже и произведенный в зауряд-чиновники делопроизводитель дружины. Здесь как будто боятся грамотных и развитых людей, стараясь как можно ниже поставить их. После Мукденского боя 4 рота со станции Шоанмяоцзы перешла на станцию Куанченцзы; с этого-же времени 11 дружина зачислена в полевые действующие войска. Апрель 1905 года. Томич.
санников: ГОЛОС ТОМСКА № 100 9.5.1908. На пароходе Тунгус 28 апреля отправляется на Камчатку плита и крест на могилу дружинника камчатской обороны крестьянина Минской губернии Ксаверия Бируля убитого 17 июля 1904 при отражении на реке Озерной японского отряда лейтенанта Наридиты Гундзи. Памятник сооружен на пожертвования жителей Удского уезда.
полная версия страницы